— Мам, слушай, ну это уже невозможно терпеть! — Полина, круглолицая и взлохмаченная от постоянного недосыпа, подпирала кулаком подбородок и хмуро глядела на мать.
— Ага, — поддержал сестру Игорь, сдвигая на лоб бейсболку и старательно делая вид, будто занят чтением сообщений на телефоне, — нам надо как-то выходить из ситуации.
— Да какая тут ситуация, — ввернула супруга Игоря, Настя, открывая холодильник и прицельно заглядывая внутрь. — Мест нет. Надо же детскую уголок обустроить, а то у нас и кроватка стоит не пойми как…
— Ларис, ну что там с обедом, скоро? — послышался далекий, протяжный зов зятя Полины из коридора. Он держал на руках маленького ребенка, который орал во всё горло.
Лариса сидела за обеденным столом, стараясь собрать разбегающиеся в разные стороны мысли. Кухонные часы тикали, как заведенные, а чайник выпускал струйку пара. В комнате за стенкой плакал чьей-то знакомой мелодией чужой младенец (свой ли он для неё — уже неясно). В голове Ларисы всё звучал и звучал один вопрос: когда это случилось, когда квартира превратилась в пронзительный вокзал?
Она устало встала, сняла с плиты кастрюлю с супом и разлила горячее по тарелкам. Дети, их партнеры и внучки буквально оккупировали её квартиру. Она была всем нужна — вот только любовь эта не чувствовалась никак.
Лариса Васильевна, 58 лет, высокая, стройная женщина с короткой аккуратной стрижкой, всю жизнь проработала бухгалтером в небольшой частной фирме. Педантичная, аккуратная, всегда всё держала под контролем и привыкла жить по порядку. Когда-то, давно, они с мужем копили на свою трёхкомнатную квартиру. Воспитывали двух детей — Полину и Игоря. Но муж умер довольно рано, и вся забота о семье легла на хрупкие плечи Ларисы. Она не жаловалась: считала, что мать должна всё вывозить, сохранять мир и спокойствие в доме ради будущего детей.
С годами, когда дети обзавелись своими половинками, а затем пошли внуки, трёхкомнатная квартира внезапно перестала быть просторной. Вместе с Полиной жил её муж, который и дня не проводил без громкого просмотра роликов на телефоне. Их общий малыш постоянно требовал внимания. Игорь тоже привел жену — Настю, и вдвоём они ухитрялись устроить в комнате нечто вроде склада, где валялась одежда, детские пеленки, пакеты со вкусняшками и прочий хаос.
Конечно, Лариса была рада видеть свою семью под одной крышей, но всё чаще по утрам она думала: «А осталось ли тут моё место?» Никакой приватности. Каждую ночь кто-то вставал к детям, хлопали двери, визжали коляски. А ещё вечные просьбы «подержи-ка малыша, а то я побегу…», «мама, у нас в комнате разобрать бы…», «Ларис, у тебя есть пару тысяч до зарплаты?» — и так без конца. При этом никто особо не задумывался о её усталости.
Она привыкла всё делать сама: и готовку, и уборку, и разбор бесконечных пакетов с едой. Выходные чаще всего превращались в марафон стирки, глажки, закупки. Казалось, дети воспринимают это как должное: «Ну а кто, если не мама?»
В тот вечер, зашедший на кухню зять слегка улыбнулся:
— Ларис, прости, опять не успели купить продуктов, в общем, покормишь нас, да?
Лариса слабо кивнула, а в душе что-то екнуло. Ведь она сама несколько дней назад попросила скинуться на продукты, а в ответ только усмешки услышала. Всё на ней, всё ради них. А где она — Лариса?
Завязавшись на словах детей «надо как-то решить с комнатой», собралась вся семья, включая шумных младенцев и зевак-соседей по квартире (то есть мужей и жен). Получился полный «совет клана». За столом стояли кружки с недопитым чаем, но никто так и не сел — места для сидения всем не хватило. Решение, которое они огласили, показалось Ларисе абсурдным: Ей придётся переселиться… на кухню.
— Мам, ну ты одна, тебе многого не надо, — проговорила Полина, глядя на мать словно сквозь стекло. — Зато детскую можно будет сделать в твоей комнате.
— У нас же тут дети, — вставил Игорь, внезапно подтверждая идею сестры. — Детям простор нужнее.
— Но, — начала Лариса, пытаясь найти правильные слова, — разве я не человек? Может, я тоже хочу закрывать за собой дверь?
— Мам, ну правда, перестань, — тихо, но жёстко отрезала Полина, передавая плачущего малыша зятю. — Подумаешь, это временно. Кто ещё может пожертвовать своей комнатой?
Глаза Ларисы наполнились печалью. Она посмотрела на бесконечно грязную раковину, заваленную посудой, на подоконник, увешанный детскими шапочками и пустыми чашками. Всё вокруг говорило: «Ты здесь только прислуга». И тогда внутри что-то окончательно сломалось.
Удивительно, но она не закатила сцену. Не стала кричать и спорить. Просто развернулась и пошла к себе в комнату. Достала из шкафа маленький походный рюкзак, в который когда-то складывала пару вещей на дачу. Положила туда смену белья, документы, телефон, немного денег. Откуда-то выудила старую термокружку и кофейный пакетик «три в одном».
Когда дочь попыталась узнать, зачем ей это, Лариса беззвучно прошла мимо. Никто всерьёз не обратил внимания, пока она не открыла дверь в прихожую.
— Эй, мам, ты куда? — гаркнул за ней сын.
Лариса пристально посмотрела на Игоря, словно видела его впервые. Высокий, подкачанный, 30-летний парень, а говорит с ней сейчас так, будто она вечно должная.
— Я ухожу. Вам ведь так надо место. Вот я вам его дарю, — ответила тихо.
— Ма-аам, — взвыла Полина, но, услышав детский плач, тут же умолкла.
Никто не понял, что произошло. Но Лариса уже вышла из квартиры и мягко прикрыла за собой дверь. Без криков, без слёз, без объяснений. Просто вышла.
Улица встретила её серым вечером и моросящим дождём. Лариса ощутила, что ей совсем некуда идти: никакого плана, ни друзей, ни подруг, только в офисе коллеги, а и там… вряд ли ей обрадуются на ночь глядя. Она шла, смотрела на чужие светящиеся окна, на редкие машины, и чувствовала, что внутри у неё пусто-пусто.
Заглянула в ближайший магазин, купила дешёвый кофе в пакетике и булочку. У выхода случайно задела локтем чей-то автомобиль. Тут же раздался резкий сигнал клаксона, Лариса судорожно отскочила, выронив булочку в лужу. Машина остановилась, из окна выглянул хмурый мужчина лет шестидесяти, с густыми, но уже седыми бровями.
— Женщина, вы как? — бросил он недовольно, выключив сигнал. — Совсем не смотрите, куда идёте?
— Простите… — только и успела вымолвить Лариса, отойдя в сторону.
Мужчина продолжал что-то ворчать под нос, но, видя, что она абсолютно растерянна и промокла, вышел из автомобиля, отворил заднюю дверь.
— У вас вид какой-то… — он махнул рукой, пытаясь подобрать слова, потом запнулся и выдал: — Садитесь.
Нормальный ли это был поступок? Лариса сама понимала, что доверять незнакомцу — мягко говоря, странно. Но её внутренний компас как будто выключился. Она замёрзла, устала, да и вообще в тот момент ей было всё равно. Села в машину, крепко прижимая к груди рюкзак, и посмотрела на чужого водителя. Тот завёл мотор и коротко представился: «Антон», — не отрывая взгляда от дороги, тихо добавил:
— Если что, я вас ни к чему не принуждаю. Можете у меня переночевать, если негде. У меня всё просто: ни памперсов, ни чужой посуды. И чай найдётся.
Она, не в силах что-либо ответить, только согласно кивнула.
Антон жил в старой двушке на окраине города. Обычная квартира с типовой мебелью времён советской эпохи, но всё было чисто, расставлено аккуратно. Запах свежезаваренного чая и немножко — клея для обоев, видимо, он недавно делал ремонт. В комнате на тумбочке стоял фотоаппарат с дальномерным объективом, а рядом — паяльник.
— Я инженер-радиоэлектронщик. Точнее, бывший, — пояснил Антон, замечая её взгляд. — Сейчас на пенсии, но подрабатываю ремонтом техники.
Он показал ей, где ванная, где полотенца, достал для неё тарелку супа. Лариса всё ждала какого-то «подвоха», но Антон был лаконичен и спокоен, не задавал вопросов: «почему», «зачем», «что случилось». Просто раздел с ней ужин, потом выключил свет в коридоре со словами: «Мне пора спать, вы делайте, как удобно».
«Можно я вам просто налью суп?»
Эта простая фраза почему-то вызвала у Ларисы ощущение, что её наконец-то видят как человека, а не как бесплатную обслуживающую силу.
Так прошла первая ночь. И в ней, словно впервые за много лет, Лариса спала без бесконечного шума, чужих разговоров за стеной и визга детей. Она не ждала, что её позовут жарить котлеты в шесть утра. Не нужна была ни подмога, ни совет. Никто ничего от неё не требовал.
Пара месяцев пролетели быстро: Лариса каждый день ходила на работу, а по вечерам с Антоном коротко болтали. Мало-помалу она начала помогать ему с уборкой, он — благодарно покупал продукты и приносил цветы с дачного участка. Всё было тихо, просто, без громких слов о чувствах. Антон оказался вдовцом. Его супруга умерла много лет назад, детей у них не было, и он не привык к шуму и толкотне.
Поначалу, когда Лариса решила задержаться у него ещё на неделю, он лишь пожал плечами: «У меня места достаточно». Так и осталась. Она стеснялась, смущалась этой «безвозмездности», но с каждым днём в ней всё сильнее крепло ощущение уюта. Без суматохи, без укоров, без требований. Антон работал за столом, чиня электронику, а она вышивала крестиком, пила чай с мятой и пекла пироги.
Однажды он принес в гостиную новое кресло-качалку, потратил на него половину своей пенсии.
— Чтобы тебе удобно было вышивать, — пояснил он, криво улыбаясь и отводя взгляд.
Лариса молча стояла перед креслом и чувствовала, как на глаза набегают слёзы. Однако плакать ей хотелось не от обиды и усталости, а от облегчения — оказывается, быть нужной можно совсем по-другому. Не ради чужих целей, а как равноправная половинка в спокойном доме. В ту ночь она тихо всплакнула в ванной, удивляясь себе: почему она терпела столько лет, если существовала вот такая простая, тёплая жизнь?
Прошло полгода. Лариса по-прежнему жила у Антона. Они уже начали вместе посещать рынок по субботам, и каждый раз, когда он передавал ей кошелёк со словами «купи, что хочешь для пирога», ей становилось чуть-чуть теплее на душе. Никто не давил, не упрекал, не отнимал последние деньги — всё происходило по согласию, с пониманием, что теперь они оба ответственны за ежедневный уют.
И вот однажды раздался звонок на её мобильном. На экране высветилось имя дочери: «Полина». Лариса отвела телефон от уха, сердце застучало. За все полгода никто из детей не проявил особого интереса, разве что несколько сообщений «мама, ты где?», «срочно позвони», на которые Лариса не отвечала. Теперь, наконец, звонили.
— Мам, у меня всё плохо, — выпалила Полина. — Муж ушёл, денег нет, ребёнок постоянно болеет, Игорь с женой съехались, но толку нет, они квартиру вообще загаживают. Нам всем нужна ты. Приезжай, помоги, пожалуйста! Ты же сильная, ты всё умеешь…
Лариса стояла посреди гостиной, сжимая телефон, а грудь сдавило от боли и чувства вины. Да, она сильная, но разве быть сильной — значит позволять себя использовать?
— Мам, ну? — торопила дочь, не давая вставить ни слова. — Ты там вообще слышишь?
Лариса тяжело вздохнула и… ничего не сказала в ответ. В голове смешались обидные слова детей, бесконечные просьбы, её жизнь на кухне, испорченные ночи и несбывшиеся тихие вечера. Вдруг она поняла, что говорит как чужими устами:
— Полина, меня больше нет. В вашем доме.
Дочь не сразу осознала смысл, стала причитать и упрашивать, ругаться. Ларису забила дрожь: тяжело отказывать детям, но тут рядом оказался Антон. Он сделал несколько шагов к ней, коснулся руки и тихо сказал:
— Хочешь, я добавлю несколько твёрдых слов?
Лариса молча включила на телефоне громкую связь и отдала его Антону, а сама отошла к окну. Сердце выскакивало из груди, но в то же время она чувствовала невероятную лёгкость, будто гора наконец-то свалилась с плеч. Антон, не повышая голоса, глухо проговорил в трубку:
— Всё. Ваша мать решила остаться здесь. Вам придётся самим научиться жить. Больше на кухне она не спит и детей ваших не нянчит. До свидания.
«Меня больше нет. В их доме»
Лариса закрыла глаза и вдруг ощутила огромное облегчение. Она не вернётся к прежней жизни. Не вернётся в этот коммунальный ад, где её не спрашивали, а приказывали. Это решение давалось ей непросто, но она понимала, что пора научиться говорить «нет».
Спустя несколько недель Лариса и Антон сняли новую квартиру поближе к её работе и рынку, где Антон брал заказы на ремонт техники. У Антона оставалась его старая двушка, но в ней что-то с отоплением было неважно, да и обстановка напоминала ему о прошлом. А хотелось начать с чистого листа.
В новой квартире было небольшое, но уютное пространство: светлая кухня с чистыми занавесками, компактная спальня без следов чужих детей и их постоянных «мама, подай». Здесь царили покой и лёгкая домашняя суета по мелочи.
В один из вечеров, когда Лариса как раз заканчивала выпекать пирог с абрикосовым вареньем, Антон читал газету за столом, постукивая пальцами в такт какому-то внутреннему ритму. Телефон Ларисы, лежавший рядом, снова высветил имя дочери. Она посмотрела на экран, потом перевела взгляд на Антона. Тот молча улыбнулся уголком рта.
— Хочешь абрикосового варенья? — спросила она, убирая телефон на беззвучный.
— Хочу. Только если ты сама его откроешь, — отшутился Антон, складывая газету. — Мне важно, чтобы ты всё решала сама.
Лариса коротко кивнула, положила кусок пирога на тарелку и полила сверху вареньем. В этот момент ей вспомнилось, как ещё недавно она ставила перед детьми тарелки с супом и сидела, не притрагиваясь, слушала их разговоры. А сейчас — просто счастлива делать что-то для себя и для человека, который действительно её ценит.
Она села напротив Антона и улыбнулась, глядя в его добрые глаза. Телефон продолжал мигать, но внутри Ларисы больше не было той тревоги, что заставляла сорваться с места и всё бросать ради детей. Она знала, что теперь будет рядом только с теми, кто не воспринимает её как незыблемую мебель. А дети… дети научатся самостоятельности. Может быть, они ещё позвонят, приедут, поговорят по-другому, но сейчас Лариса сделала выбор.
Необязательно быть нужной всем. Главное — быть нужной себе.
