— Маш, подожди, давай поговорим, — Алексей поймал её за рукав у самой двери.
— О чём? — она резко обернулась, пытаясь высвободить руку. — О том, что твоя мать опять перебрала все мои вещи? Или о том, как она выбросила мой крем, потому что он «слишком дорогой»?
Мария смотрела на мужа воспалёнными от недосыпа глазами, а перед внутренним взором снова вставала вчерашняя сцена: Тамара Петровна, демонстративно открывающая все шкафчики в их крошечной ванной комнате и комментирующая каждую бутылочку. «Ишь, разгулялась», «Деньги некуда девать», «Простой хозяйственный обходится, а она французские покупает…»
— Ты не понимаешь, — Алексей говорил тихо, боясь, что мать услышит через тонкую стенку. — Она всю жизнь экономила, после смерти отца одна меня тянула. Сейчас просто привычка такая.
— Какая? Унижать? Контролировать? — Мария дернула плечом. — Каждый день, Лёш. Каждый божий день. «Машенька, ты бы поменьше воды наливала, счётчик мотает». «Свет зачем горит? Мы не Рокфеллеры». «Что, опять новое платье купила?» И это после того, как я половину зарплаты в общий бюджет отдаю!
Пятнадцать квадратных метров. Именно в такой клетке они жили втроем уже второй месяц. Комната в коммуналке. Запах жареной рыбы из общего коридора. Засаленные обои. Диван, на котором они с Алексеем спали, скрипел так, что наутро было стыдно смотреть в глаза соседям. Тамара Петровна располагалась на раскладушке у окна и храпела, заглушая даже гул фабрики напротив.
Когда полгода назад они познакомились в заводской столовой, Алексей казался ей принцем — высокий, широкоплечий, с добрыми глазами и застенчивой улыбкой. После обрушившейся на страну очередной волны кризиса встретить нормального мужчину, тем более с жильём, пусть и служебным, казалось настоящим везением.
— Мы же договаривались, что это временно, — продолжил Алексей, отпуская наконец её рукав. — Ещё полгода, и мы накопим на первый взнос. Я же каждую смену беру, на двух работах пашу.
— А толку? Мы оба работаем, я вон шторы для соседки по ночам шью, а все деньги уходят непонятно куда!
— Маш, ну ты же знаешь — за коммуналку, за еду…
— За еду? — Мария нервно рассмеялась. — За просроченные консервы, которые твоя мать с оптовки тащит? Или за хлеб, который она неделями хранит, пока плесенью не покроется? Знаешь, сколько раз я травилась за эти два месяца?
В коридоре хлопнула входная дверь — вернулась Тамара Петровна. Мария затихла, слушая, как скрипят половицы под тяжёлыми шагами свекрови.
— Опять ругаетесь? — с порога начала Тамара Петровна, снимая платок. Её седые волосы были собраны в тугой пучок, делая и без того суровое лицо ещё жёстче. — Алёша, ты бы с работы сразу на третью смену шёл, всё польза, а то жена опять тебя пилит.
— Мам, перестань, — устало отозвался Алексей.
— Что «перестань»? Я не оглохла ещё, слышу всё. Чем она недовольна? Крышу над головой имеет, сытая, одетая. Мы с твоим отцом и того не имели поначалу. В бараке жили, на матрасе спали, и ничего — счастливы были.
— Да потому что не с вашей мамашей в одной комнате! — не выдержала Мария.
— Так, значит! — Тамара Петровна даже подалась вперёд, сузив глаза. — Я тебе всё про тебя расскажу, городская штучка! Знаю я таких — на готовенькое прискакала! Думала, у Алёшки хоромы, да я просто так сыночка единственного отдам?
— Мама, хватит, — Алексей попытался встать между ними, но Тамара Петровна уже разошлась.
— Нет, пусть послушает! Что ты в него вцепилась? Молодой, красивый, работящий — таких по пальцам пересчитать! А ты что? Ни готовить толком не умеешь, только деньги транжиришь!
— Да вы… — Мария задохнулась от возмущения. — Да вы просто его к себе привязать хотите! Вам не сын нужен, а нянька на старость! Я ведь вижу, как вы на меня смотрите, будто я врага народа! А он… — она кивнула на мужа, — он просто привык, что вы всю жизнь им командуете!
Тамара Петровна побледнела от гнева, тяжело оперлась о стол:
— Ты… ты в мой дом пришла…
— Не в ваш, а в служебное жильё, которое заводское! — парировала Мария.
Три дня назад ей снова пришлось уступить свекрови. Тамара Петровна настояла, чтобы они сдали бутылки и купили сахар впрок — «скоро опять подорожает». Половину отложенных Марией на новое пальто денег забрали на эти дурацкие мешки с сахаром, которые теперь стояли прямо под кроватью, привлекая муравьёв.
— Так, обе успокоились, — Алексей встал между ними. — Мам, иди чай поставь. Машенька, давай без крика.
Но Мария не собиралась отступать:
— Лёш, я больше не могу. Понимаешь? Не могу так жить. Либо мы снимаем угол отдельно, либо…
— Либо что? — он нахмурился. — У нас нет денег на съём. Всё на ипотеку откладываем.
— Какую ипотеку, Лёш? Какую ипотеку? — она почти кричала. — Пять лет копить на первый взнос при наших зарплатах, потом тридцать лет выплачивать? Тебе сколько, двадцать восемь? Будешь до пенсии в кабале у банка! А мать твоя всё равно с нами жить будет, я уже поняла.
— А что ты предлагаешь? — в его голосе появились металлические нотки. — Маму бросить? Она всю жизнь на меня положила!
— Вот именно! — раздался торжествующий голос Тамары Петровны из кухонного угла. — Я, между прочим, и сейчас работаю. И в магазине полы мою, и дворником числюсь. Думаешь, легко в мои годы? А всё для тебя, Алёшенька!
Наедине с сыном Тамара Петровна говорила иначе. «Бабу себе нашёл, теперь мать не нужна?» — всхлипывала она, когда Алексей заикался о том, чтобы снять жильё отдельно.
— Я не могу так больше, — тихо повторила Мария. — Всю жизнь мечтала о нормальной семье, а попала в какой-то кошмар. Знаешь, сколько раз я плакала, пока ты на смене? А ты ничего не видишь, не слышишь. Тебе её жалко, а меня — нет?
— Маш, ну чего ты завелась? — он попытался обнять её, но она отстранилась. — Потерпи немного. Все через это проходят.
— Нет, Лёш, не все. У моей подруги Светки свекровь в другом городе живёт. У Татьяны — в соседнем квартале. И никто им кастрюли не пересчитывает и продукты не перебирает!
На кухне загремела чашка — Тамара Петровна демонстративно готовила ужин.
— Значит, так, — Мария говорила тихо, но твёрдо. — Либо мы с тобой снимаем комнату, хоть самую паршивую, но отдельно, либо я ухожу. Прямо завтра. В общежитие заводское попрошусь.
Алексей потемнел лицом:
— Это ультиматум?
— Это выбор, Лёш. Твой выбор.
Она внезапно вспомнила их первое свидание — летний вечер, набережная, мороженое. Алексей рассказывал о своих планах купить квартиру, стать начальником цеха, завести собаку. Тогда он казался таким решительным, таким… взрослым. А сейчас перед ней стоял растерянный мальчик, который боялся обидеть маму.
— Я не могу маму оставить, — наконец проговорил он. — Особенно сейчас, когда она болеет.
— Она не болеет, Лёш, — устало ответила Мария. — Она прекрасно себя чувствует, когда надо тебя контролировать или меня поучать.
— Нет, — твёрдо сказал он. — Я не могу.
— Хорошо, — Мария кивнула, чувствуя странное облегчение. — Тогда я всё решила.
Заводское общежитие встретило её запахом варёной капусты и звуками телевизора из общей комнаты. Комендантша, пожилая женщина с крашенными хной волосами, смерила Марию строгим взглядом:
— Нам тут семейных не надо, проблем потом не оберёшься.
— Я теперь не семейная, — тихо ответила Мария. — Развожусь.
— А, ну тогда другое дело, — комендантша оживилась. — С мужиками сейчас вообще беда, особенно с теми, кто маменькин сынок. Пятый этаж, комната 512, с девочкой из бухгалтерии жить будешь.
Мария поднималась по лестнице, чувствуя странную лёгкость. В маленькой спортивной сумке уместились все её вещи. Остальное — свадебные подарки, кухонную утварь — она оставила в той клетке, которую считала домом всего два месяца.
Прощание с Алексеем вышло скомканным. Он выглядел потерянным, когда помогал ей упаковать вещи. «Может, всё-таки останешься?» — спросил он, но как-то неуверенно. «Нет, Лёш, — покачала головой Мария. — Ты сделал свой выбор».
Комната оказалась крошечной — не больше той, из которой она сбежала. Но здесь пахло чистотой и свежей краской. На подоконнике стояли горшки с фиалками, а из окна открывался вид на парк.
— Новенькая? — спросила худенькая девушка с короткой стрижкой, отрываясь от книги. — Я Катя. Будем соседками.
— Мария, — она улыбнулась, ставя сумку на свободную кровать.
— Свободных шкафчиков два, выбирай любой, — Катя вернулась к чтению. — Мужики не допускаются после десяти вечера, курить на лестнице, душ по расписанию.
— Хорошо, — кивнула Мария, распаковывая вещи.
Почему-то эти простые правила не вызвали раздражения, как бесконечные нотации свекрови.
Три месяца пролетели незаметно. Мария словно заново училась жить — самостоятельно, по своим правилам. Она перевелась в другой цех, чтобы не сталкиваться с Алексеем. По выходным подрабатывала шитьём, даже начала откладывать деньги. Не на квартиру — это казалось теперь несбыточной мечтой. Просто про запас.
Развод оформили быстро, Алексей не возражал. Иногда он звонил, спрашивал как дела, но разговоры выходили неловкими и короткими.
В декабре, за две недели до Нового года, Мария увидела его в заводском буфете. Он сильно похудел, под глазами залегли тени. Заметив её, кивнул и неуверенно улыбнулся. Мария слегка помахала ему рукой, но подходить не стала.
— Я уж думала, не встретимся, — раздался рядом знакомый голос. Мария обернулась — это была Людмила, их бывшая соседка по коммуналке. — Ты в курсе новостей?
— Каких? — Мария почувствовала, как напряглись плечи.
— Петровичи-то… — Людмила понизила голос до шёпота, — квартиру купили! Двушку в новом доме, представляешь? На окраине, конечно, но всё своё, не казённое.
Мария смотрела на неё, пытаясь осмыслить услышанное:
— Как купили? У них же денег не было.
— Так старая-то, мать его, оказывается, все годы копила! — Людмила сияла, словно делилась рецептом удачной выпечки. — Все думали, бедствует, а она, чертовка, каждую копейку в чулок складывала! Тридцать тысяч долларов накопила, представляешь?
Тридцать тысяч долларов. Сумма, которой хватало на приличную квартиру. Даже в центре города.
— И когда купили? — спросила Мария, чувствуя, как внутри всё холодеет.
— Две недели назад въехали. Я тебе звонила, но ты трубку не брала.
Мария действительно не отвечала на звонки — не хотела ничего слышать о прошлой жизни. А теперь стояла, оглушённая новостью, и не знала, что чувствовать — обиду, злость или облегчение.
— Значит, они всё это время могли…
— Ну да, — Людмила кивнула. — Но старая-то хитрая. Говорила, что всё на ипотеку копит, чтоб не спешить. А сама, видать, ждала, когда ты уйдёшь. Боялась, что невестке половина достанется при разделе.
Мария молча смотрела на бывшего мужа, который неловко топтался у кассы с подносом.
— Спасибо, что рассказала, — она улыбнулась Людмиле и направилась к выходу.
Алексей догнал её уже в коридоре.
— Маш, подожди!
— Что? — она обернулась, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Я хотел тебе сам рассказать, — он смотрел в пол, избегая её взгляда. — Мы с мамой квартиру купили. Могли бы… ну, знаешь, если бы ты вернулась…
— Вернулась? — Мария недоверчиво смотрела на него. — Вернулась куда, Лёш? В вашу новую квартиру? К твоей матери? Которая все эти годы врала, что у вас нет денег?
— Маш, ну ты пойми, — он говорил торопливо, словно боялся, что она уйдёт, не дослушав. — Она всю жизнь копила. После смерти отца сама меня поднимала. А потом эти лихие девяностые, инфляция… Она боялась всё потерять.
— А ещё она боялась меня, — спокойно сказала Мария. — Точнее, того, что ты наконец повзрослеешь и начнёшь жить своей жизнью.
— Ты несправедлива, — он поднял глаза, и Мария увидела в них смесь обиды и надежды.
— Нет, Лёш, как раз наоборот, — она покачала головой. — Впервые за долгое время я вижу всё очень ясно. Дело ведь не в квартире. И не в деньгах. А в том, что ты не смог выбрать между нами. Или смог, но выбрал не меня.
— Маш, я всё ещё тебя люблю, — он сделал шаг к ней, но она отступила.
— Знаешь, забавно, — Мария улыбнулась, но глаза остались серьёзными. — Когда я съехала в общежитие, то поначалу думала, что это конец света. Комната с соседкой, общая кухня, душ по расписанию. Но там я чувствую себя свободнее, чем когда мы жили втроём. Потому что никто не указывает, как мне жить.
Она помолчала, подбирая слова:
— Я рада, что у вас теперь есть квартира. Правда рада. Но мне там не место.
— Маш, я всё изменю, — в его голосе звучало отчаяние. — Мама будет жить в маленькой комнате, мы в большой. Я поговорю с ней.
— Нет, Лёш, — Мария покачала головой. — Я уже приняла решение. И дело не в комнатах. Знаешь, что я поняла за эти месяцы? Что никакие квадратные метры не стоят моего спокойствия. И что я заслуживаю лучшего, чем быть вечным третьим лишним в ваших отношениях с мамой.
Она развернулась и пошла к выходу, чувствуя на спине его растерянный взгляд. На улице падал крупный мягкий снег, превращая серый заводской двор в сказочную декорацию. Мария подставила лицо снежинкам и глубоко вдохнула морозный воздух.
Она не знала, что ждёт её впереди. Может быть, новая любовь. Может быть, карьера. А может, она всё-таки накопит на собственное жильё — не сразу, потихоньку, рубль к рублю. Но одно она знала точно: больше никогда не позволит себя унижать. Даже ради крыши над головой.
Вечером, вернувшись в общежитие, Мария достала из-под кровати картонную коробку с надписью «Приданое» — всё, что осталось от их короткого брака. Комплект постельного белья, подаренный коллегами. Сервиз на шесть персон от подруг. Альбом со свадебными фотографиями.
Она открыла первую страницу — молодые, улыбающиеся, полные надежд. Рядом с ними — Тамара Петровна, поджавшая губы, словно предвкушала неминуемую катастрофу.
— Долго смотришь, — заметила Катя, отрываясь от конспекта. — Бывшего вспоминаешь?
— Себя, — ответила Мария, захлопывая альбом. — Ту, которой я больше не буду.
— А какой будешь? — Катя заинтересованно приподнялась на локте.
— Свободной, — улыбнулась Мария, убирая коробку обратно под кровать. — И у меня обязательно будет своя квартира. Без свекрови. И без мужа, который не умеет говорить «нет» своей маме.
— Правильно, — Катя подмигнула ей. — Никто не сварит борщ вкуснее, чем самой себе!
Они рассмеялись, и Мария поймала себя на мысли, что впервые за долгое время смеётся искренне, от души. Ей вдруг стало необыкновенно легко, словно она сбросила тяжёлый рюкзак после долгого похода.
Через пару лет она обязательно вспомнит этот день — день, когда перестала жалеть о прошлом и начала строить будущее. Своё собственное будущее, по своим правилам. В эту ночь Мария спала крепко и без сновидений — так спят люди, принявшие важное решение и не жалеющие о нём.
