— Самое ценное? — визжала невестка на улице. — Да твоя мамочка посмеялась над нами! В очередной раз! Я больше этого терпеть не стану, даже видеть ее не хочу.
— Валя, перестань, ты же знала, что моя мама небогатый человек. Ну откуда у нее деньги на дорогие подарки?
— Она подарила нам старый сервиз, она ни копейки не вложила! А мы что просили? Просили у всех деньгами! Чем мы за ресторан будем платить?
— Валя, оплатим, не переживай.
— Что значит «не переживай»? Я переживаю, представляешь? Нам нужно двадцать тысяч оплатить сегодня, а твоя мать дарит хлам вместо денег!
— У нас наберется двадцать тысяч из подарков.
— Всего лишь! — не унималась жена. — Получается, мы праздник затеяли, чтобы родню накормить только?
Маргарита Степановна вышла из ресторана и стала свидетелем скандала между сыном и его женой.
Сначала она молча наблюдала за сценой, а потом не выдержала и подошла.
— А я говорила, надо праздники дома отмечать, тогда и деньги бы у вас остались.
— Вас забыли спросить, — нахамила тут же Валя. — Что вы лезете вечно? Что вам от нас вообще надо?
— Валя, не забывайся, это моя мама! — Миша вступился за родительницу.
— И что? Твоя мама мне как кость в горле, всегда она со своими советами, своими дурацкими подарками, которые надо потом на свалку нести!
Маргарита Степановна побледнела, может, она не была примером идеальной свекрови, но всегда старалась для сына.
— Я же для вас…
— Для нас притащили то, что давно пора в мусор!
— Валя, успокойся, — Миша пытался еще как-то вразумить жену, но та не унималась.
Из ресторана вышли гости и с интересом наблюдали за скандалом.
Валя всё больше и больше поливала грязью свекровь, которая уже даже не слушала, вернулась в зал и стала быстро собирать свои вещи.
— Если ты сейчас же не успокоишься, завтра я подам на развод, — шипел муж.
— На развод? — Валя всё так же орала. — Да пожалуйста, я все десять лет только об этом и мечтаю!
Только имей в виду, все кредиты и ипотеку мы поделим пополам!
Миша вернулся в ресторан, помог маме накинуть пальто.
— И сервиз забери, — негромко сказала женщина.
— Ма, зачем он тебе?
— Забери, говорю!
Миша тяжело вздохнул.
Будь он неладен, этот сервиз, из-за него он разводится с женой, но всё же сложил в пакет.
Они вышли из ресторана, сели в такси и уехали. Валя им кричала вслед, какие они неблагодарные.
В такси повисла тишина, Миша смотрел на свои руки, сжимающие пакет с проклятым сервизом.
Адреналин от ссоры ушел, и на его место пришло тягучее, вязкое осознание неминуемой катастрофы.
Он мельком взглянул на мать, Маргарита Степановна сидела прямая, как струна, и смотрела в окно на проносящиеся мимо огни города.
— Мам, ты прости ее, — наконец выдавил он, нарушая молчание. Голос прозвучал хрипло. — Она не со зла, это всё нервы, этот праздник…
Она так хотела, чтобы всё прошло идеально, а тут…
Мать не повернула головы, лишь едва заметно качнула ей, то ли в знак согласия, то ли просто от усталости.
— Дело ведь не в деньгах, — продолжал Миша, пытаясь убедить то ли ее, то ли самого себя. — Она просто вспылила. И этот сервиз…
Черт меня дернул его вообще принимать, глупость какая-то, всё из-за него.
Я сам виноват, не надо было его нести, вот и завелась она.
Надо было тебе заранее денег дать на подарок нам, чтобы в конверт положила.
Поговорим завтра, она остынет, и всё наладится. Я погорячился про развод, конечно…
Он говорил и говорил, винил сервиз, винил ресторан, винил себя, только бы снять вину с Вали, только бы не признавать, что та последняя фраза про десять лет мечты о разводе была, возможно, самой честной за все эти годы.
Маргарита Степановна продолжала молчать. Она слышала каждое слово сына и знала, что Миша сейчас пытается сгладить углы, оправдать жену, потому что так ему было легче пережить этот вечер.
Но она также видела главное: в момент выбора, когда на одной чаше весов была кричащая, унижающая ее женщина, а на другой — его мать, он выбрал мать.
Он не позволил втоптать ее в грязь. И за это она была ему безмерно благодарна.
Они приехали к ее дому.
— Я, наверное, пойду, мам, — сказал он, не решаясь посмотреть ей в глаза.
— Погоди, сынок. Сядь, я чай поставлю.
— Она не такая, мам. Правда. Это ипотека нас доконала, кредиты эти…
Она работает на двух работах, устает, вот и срывается.
Мы помиримся, я уверен.
Маргарита Степановна поставила перед ним чашку с чаем и села напротив. Она наконец посмотрела ему прямо в глаза, и в ее взгляде не было ни упрёка, ни злости, лишь печаль.
— Мишенька, дело ведь не в сервизе, — тихо сказала она. — И не в ипотеке. Разве уставший человек говорит такие слова?
Кость в горле, десять лет мечтаю о разводе…
Это не от усталости говорят, сынок. Это говорят, когда ненавидят.
Миша опустил глаза.
— Я подарила вам этот сервис… Мне его твоя бабушка, моя мама, подарила на свадьбу.
Я его берегла, как память самую дорогую. Думала, это будет как ниточка от нашей семьи к вашей… Частичка тепла.
А она… в мусор. Она не подарок в мусор выбросила, Миша. Она нашу память, нашу семью…
Он поднял на нее глаза, для него это был просто старый сервиз. А теперь он смотрел на скромный пакет и понимал, что в нем лежит нечто гораздо большее, семейная ценность, которую его собственная жена с такой легкостью растоптала.
И все его жалкие попытки оправдать Валю рассыпались в прах.
— Я не радуюсь, сынок, — Маргарита Степановна накрыла его руку своей ладонью. — Мне больно видеть тебя таким, но я благодарна.
— За что, мам? За то, что я семью свою разрушил?
— За то, что ты не позволил разрушить свою душу, — твердо ответила она. — За то, что ты выбрал уважение, а не унижение. За то, что ты выбрал свою мать.
Прошел месяц, Миша переехал к матери, механически ходил на работу, подал документы на развод и старательно избегал любых контактов с Валентиной.
Всё общение свелось к сухим сообщениям через адвокатов.
Он почти начал верить, что этот кошмар можно будет пережить тихо, без новых взрывов, но ошибался.
Телефон зазвонил в самый разгар рабочего дня. На экране высветилось «Валя», он сбросил вызов. Через секунду телефон завибрировал от сообщения:
«Не возьмешь трубку, приеду к тебе в офис и устрою концерт».
Тяжело вздохнув, Миша вышел в коридор и перезвонил.
— Слушаю, — сказал он максимально ровно.
— О, вспомнил мой номер? — ядовито протянула Валя. — Ну что, защитник мамочкин, доигрался?
Развод почти оформлен. Когда первая половина платежа по ипотеке будет на моем счету?
— Валя, мы же договорились, что все расчеты будут после окончательного решения суда. Зачем ты звонишь?
— Затем, что мне жить на что-то надо, пока ты там у своей маман под крылышком прохлаждаешься!
Или ты думаешь, я буду ждать, пока ты соизволишь свою часть долга отдать?
Я тебе не Маргарита Степановна, в ножки кланяться не буду!
— Я всё выплачу, как договаривались, — процедил он.
— Да что ты можешь выплатить? — рассмеялась она в трубку. — Ты же всю жизнь за моей спиной был! Все мои идеи, все мои стремления!
А ты что? Диван, телевизор и мамины пирожки по воскресеньям! Так и будешь теперь до старости за ее юбку держаться? Тряпка!
Даже развестись по-мужски не можешь, сразу к мамочке побежал плакаться!
Миша молчал, сжимая телефон.
— Я тебе всё сказал, Валя. Дальнейшее общение через юристов. Не звони мне больше, — он закончил разговор и заблокировал ее номер.
Впервые за месяц он почувствовал не боль и не тоску, а странное облегчение. Пути назад не было. Мосты были не просто сожжены, их пепел развеяли по ветру.
Через пару недель, когда все формальности были улажены, он сидел на той же кухне, за тем же столом. Маргарита Степановна поставила перед ним тарелку с ужином, но он к ней не притронулся.
— Мам… Тут такое дело, — начал он, глядя в стол. — С документами всё, мы развелись.
Мать молча кивнула, присела напротив.
— И теперь… надо платить. Ипотеку поделили пополам, кредиты тоже.
Там… сумма приличная получается каждый месяц. Гораздо больше, чем я думал.
Я не знаю, как тянуть буду. Придется вторую работу искать, наверное.
Мама кивнула и аккуратно достала коробку, поставила ее на стол перед Мишей.
— Вот, сынок.
Миша поднял на нее непонимающий взгляд.
— Мам, ты чего? Зачем ты его достала? Я же сказал, я его сохраню.
— Память — это хорошо, Миша, — мягко сказала она. — Но она не должна тебя в долговую яму тащить.
Твой покой и твое здоровье сейчас важнее любой памяти. Твой отец бы меня понял, и бабушка бы поняла.
Она открыла коробку, фарфоровые чашечки с тонким золотым ободком тускло блеснули в свете кухонной лампы.
— Я навела справки, — призналась она. — Это немецкий фарфор, довоенный, редкий. Он стоит хороших денег, Миша. Тебе хватит, чтобы закрыть самый большой кредит, и дышать станет легче.
Миша смотрел то на сервиз, то на мать.
— Продай его, — повторила она. — Продай и начни новую жизнь. Чистую. Без долгов и без сожалений.
На следующий день он уже сидел в полутемном кабинете антиквара, седого старика в очках с толстыми линзами. Тот долго и с благоговением рассматривал каждую чашечку, цокая языком.
— Да, молодой человек, ваша матушка была права. Это подлинный «Мейсен», редкий рисунок «Цветок лука». И сохранность… идеальная. Вы понимаете, что у вас в руках?
Миша только кивнул, не в силах вымолвить и слова.
Сумма, которую назвал антиквар, превзошла все самые смелые ожидания. Она не просто покрывала его половину долгов, ее с лихвой хватало, чтобы погасить всю ипотеку целиком.
Он не стал медлить, в тот же день он пришел в банк и положил всю сумму на счет для погашения ипотеки.
Молоденькая операционистка несколько раз удивленно переспросила, точно ли он хочет внести платеж за полное досрочное погашение.
— Точно, — твердо сказал Миша. — Полностью закрывайте кредит.
Через два дня ему на почту пришло уведомление о закрытии кредитного договора. Он знал, что такое же письмо получила и Валя, он ждал.
Ей понадобился всего один день. Она подкараулила его у работы, выскочив из-за угла, как фу.рия.
— Откуда деньги, Миша? — прошипела она, вцепившись ему в рукав. — Говори! Ты что-то украл? Взял новый кредит? Ты втянул меня во что-то криминальное?
Ее сознание просто не могло нарисовать другого сценария. В ее мире такие деньги не могли появиться честным путем у такого «неудачника», как он.
— Мы разведены, куда я могу тебя втянуть?
Миша медленно и спокойно высвободил свою руку. Впервые за долгие годы он смотрел на нее сверху вниз, и не потому что был выше ростом.
Он чувствовал себя свободным, и эта свобода давала ему невероятное спокойствие.
— Это больше не твое дело, Валя.
— Как это не мое?! Ты закрыл НАШУ ипотеку! Я имею право знать!
— Хорошо, — он усмехнулся, но в его усмешке не было злорадства, лишь констатация факта. — Раз ты так настаиваешь… Деньги от маминого подарка.
Вера на секунду замерла, а потом расхохоталась резким, неприятным смехом.
— Какого подарка? Того хлама, который она притащила? Не смеши меня, Миша! Ты думаешь, я такая …?
— Тот самый хлам, — спокойно продолжил он, глядя ей прямо в глаза. — Тот старый сервиз, который ты хотела нести на свалку.
Оказалось, он стоит немного больше, чем ты думала. Достаточно, чтобы закрыть все наши с тобой долги.
— Так… сколько… — начала было она пересохшими губами, но осеклась.
— Я оплатил ипотеку, так что считай свою половину с этого сервиза ты получила.
Он развернулся и пошел прочь, впервые не чувствуя желания обернуться. Он оставил ее стоять посреди улицы наедине с ее жадностью.
Тем же вечером он сидел на кухне у матери. На столе стояла вазочка с ее любимыми ромашками, которую он купил по дороге домой.
Они пили чай из простых, знакомых с детства чашек.
Миша отхлебнул чай и улыбнулся. Он наконец понял, что самое ценное в жизни не деньги, а отношение, которое, к сожалению, невозможно оценить материально.
