— Слушай, я не железная, — резко сказала Ольга, бросив на стол телефон. — Хватит тянуть из меня деньги.
Дмитрий стоял у окна, спиной к ней, и молчал. Только плечи у него слегка подрагивали — признак того, что сдерживается.
— Это не «тянуть», — произнёс он тихо, но с нажимом. — Это помощь. Маме.
— Помощь? — Ольга рассмеялась коротко, без радости. — За этот год я уже дважды ей помогла. И что? Всё мало?
Дмитрий повернулся, глаза его были злые, усталые. Он потер переносицу.
— У неё зубы, Оль. Это не шутки. Ей больно.
— А мне не больно, думаешь? — она шагнула к нему. — Я пашу без выходных, вытаскиваю всё на себе — и всё ради того, чтобы ты каждый раз приходил и говорил: «маме нужно».
— Ну, а кто ей поможет, если не мы? — голос мужа стал твёрже.
— Не «мы». — Ольга ткнула пальцем в пол. — Я. Потому что ты ей не помогаешь, ты просто просишь через меня.
В кухне повисла тишина. За окном шумели машины, в соседней квартире играло радио — кто-то слушал старые хиты девяностых. Ольга чувствовала, как у неё дрожат пальцы.
— Десять тысяч, — наконец сказал Дмитрий, тихо, почти извиняясь. — Я потом верну.
— Конечно, — усмехнулась она. — Как и прошлые тридцать?
Он отвернулся, будто стыдно стало, но не извинился. Сел за стол, посмотрел в чашку с холодным чаем.
— Мамы не выбирают, Оль.
— А вот жену — да, — отрезала она.
Он поднял на неё глаза, и в них мелькнуло что-то опасное, знакомое — эта холодная смесь раздражения и жалости.
— Ты черствеешь, — сказал он. — Раньше ты другой была.
— Раньше я не жила с человеком, который считает, что жена — это банкомат, — ответила она.
Он резко встал. Стул скрипнул по линолеуму.
— Вот поэтому тебе тридцать пять, а ты всё ещё никому не родила, — вылетело из него.
Ольга почувствовала, как в животе что-то оборвалось. Глаза защипало.
— Знаешь что, Дима, — произнесла она глухо, — если ты ещё раз заговоришь со мной в таком тоне, я уйду.
Он замолчал. Опустил глаза. Потом, как ни в чём не бывало, открыл холодильник, достал бутылку воды.
— Ладно, не начинай, — буркнул он. — Просто переведи деньги, и забудем об этом.
Ольга закрыла лицо руками. Несколько секунд она сидела так, пытаясь успокоиться. Потом встала, подошла к окну, посмотрела вниз — на заснеженный двор, где дети гоняли мяч между машинами.
Она думала о том, что когда-то этот человек, стоящий за её спиной, казался ей надёжным. А теперь — чужим. Чужим до тошноты.
— Ладно, — сказала она тихо. — Переведу. Только это последний раз.
— Спасибо, — коротко бросил Дмитрий. Даже не взглянул на неё.
На следующий день они почти не разговаривали. Дмитрий ушёл на работу раньше обычного, хлопнув дверью. Ольга осталась дома — работала удалённо, бухгалтерия в небольшой логистической фирме. Весь день она провела за ноутбуком, подсчитывая чужие расходы, пока её собственные таяли в никуда.
К вечеру она не выдержала и позвонила подруге Лене.
— Лен, я устала. Он опять денег просит. Для своей мамы.
— Так скажи «нет».
— Я сказала. Но он всё равно давит. А потом и мама его подключается.
— Слушай, — голос Лены стал мягче, — тебе надо ставить границы.
— Не начинай, — отмахнулась Ольга. — Эти твои психологические советы… Не работают они, когда живёшь с человеком, который считает, что его мать — святая, а жена — обязана.
— Тогда уходи, — просто сказала Лена.
— А куда? Снимать что-то дорого, зарплата — средняя. И потом… у нас же вроде семья.
— Семья — это когда двое. А не ты, он и его мама третьим этажом.
Ольга усмехнулась сквозь слёзы.
— Знаешь, иногда я думаю, что если бы он хоть раз просто обнял и сказал: «Спасибо», — я бы снова всё ему простила.
— А он не скажет. Он привык, что ты всё решаешь.
Ольга молчала. Только тихо гудел ноутбук на столе.
Вечером Дмитрий пришёл, как ни в чём не бывало, с пакетом продуктов. Кивнул:
— Я купил твоё любимое вино.
— С чего такая щедрость?
— Просто настроение. И… мама приглашает нас в воскресенье на обед.
— Серьёзно? После всего? — голос Ольги дрогнул.
— Ну да. Она хочет поговорить. Мирно.
— Мирно? После того, как она звонила и орала в трубку, что я бессердечная?
Дмитрий опустил глаза.
— Она старая. Не держи зла.
— Я не держу. Я просто не хочу с ней общаться.
Он вздохнул, сел за стол.
— Ты же понимаешь, что без мамы мне тяжело.
— А мне — без уважения.
Он промолчал. Налил себе вина, глотнул. Потом неожиданно мягко сказал:
— Может, поедем летом на юг? Ты ведь копишь.
— Копила. Теперь меньше на десять тысяч.
Он усмехнулся, будто не услышал.
— Всё равно накопишь. Ты у меня молодец.
Её передёрнуло от этого покровительственного тона. Но она не стала отвечать. Просто ушла в спальню.
Ночь прошла плохо. Ольга долго ворочалась, слушая, как муж тихо храпит рядом. В голове крутились одни и те же мысли: зачем я всё это терплю? ради чего?
К утру она уже решила: на обед к свекрови не пойдёт.
Но в воскресенье Дмитрий буквально выволок её из дома.
— Мне неприятно идти одному. Просто поехали, побудешь час — и домой.
Ольга, вздохнув, сдалась.
Квартира Тамары Ивановны пахла ладаном и валидолом. На стенах — старые ковры, под стеклом — пожелтевшие фотографии Дмитрия в пионерском галстуке.
— Ольга, здравствуй, — холодно произнесла свекровь, будто читала чужой текст.
— Здравствуйте, — ответила Ольга, снимая пальто.
Они сели за стол. Тамара Ивановна долго молча раскладывала котлеты, будто отмеряя порции по уровню уважения.
— Как работа? — спросила она наконец.
— Нормально.
— Ну вот и хорошо. А то Дима жалуется, что ты устаёшь.
— Я и правда устаю, — спокойно сказала Ольга.
— А чего уставать? Сидишь дома, за компьютером.
Ольга почувствовала, как внутри вскипает злость. Но промолчала.
— Мам, не начинай, — тихо сказал Дмитрий.
— А что я? Я просто спрашиваю, — невинно протянула свекровь. — Женщина должна быть мягкой. А у вас, Ольга, всё время какой-то ледяной взгляд.
Ольга подняла глаза.
— Знаете, Тамара Ивановна, мягкость не оплачивает счета.
Свекровь моргнула, будто получила пощёчину.
— Вот ты и вся, — произнесла она холодно. — Только о деньгах и думаешь.
— Зато честно, — ответила Ольга.
В этот момент Дмитрий, чтобы сменить тему, налил себе чай. Но было поздно — напряжение уже повисло в воздухе, как густой дым.
Тамара Ивановна тяжело вздохнула, посмотрела на сына.
— Ты же говорил, она добрая была. Куда делась твоя Олечка?
— Я здесь, — сухо ответила Ольга.
Свекровь фыркнула и замолчала.
После обеда Дмитрий шёл мрачный.
— Ну зачем ты опять с ней сцепилась?
— Потому что я человек, а не ковер, по которому можно ходить.
Он усмехнулся.
— У тебя бы всё получилось в военной части. Командир роты.
— А у тебя — на шее у мамы.
Эти слова пронзили тишину, как выстрел. Дмитрий остановился. Глаза сузились.
— Повтори.
— Всё ты понял, — сказала Ольга.
Он хотел что-то ответить, но передумал. Просто пошёл вперёд, не оглядываясь.
— Слушай, Оль, не начинай с утра, ладно? — голос Дмитрия звучал глухо, будто он говорил сквозь стену.
— А кто начинает? — Ольга стояла у окна с чашкой кофе, не оборачиваясь. — Я молчу. Уже третий день.
— Вот и продолжай. Тишина — лучше твоих упрёков.
Он прошёл мимо, на ходу натягивая куртку. В прихожей громко зазвенели ключи, потом хлопнула дверь.
Кофе в чашке остыл. Ольга прислонилась лбом к стеклу, глядя, как Дмитрий уходит по двору, сутулясь, будто несёт на плечах мешок с камнями.
С каждым днём он становился всё более чужим. От него тянуло раздражением, недовольством, каким-то мужским отчаянием, которое она раньше даже не замечала. Всё чаще он задерживался на работе, стал курить на балконе — раньше не курил вообще.
Вечером он вернулся пьяный.
Ольга как раз гладила бельё, наушники в ушах, музыка тихая. Услышала, как хлопнула дверь, как он споткнулся о порог.
— Ты что, пил? — спросила, не поднимая головы.
— Ну и что? — усмехнулся он. — Я имею право. День тяжёлый.
— А кто мешал не пить?
— А кто мешал не пилить меня? — он бросил куртку на стул, включил телевизор. — Всё ты, всё тебе. А я что, не человек?
Ольга выключила утюг.
— Мы можем поговорить нормально?
— Поздно, — буркнул он. — Всё, о чём можно было говорить, ты уже сказала.
— Значит, и слушать не хочешь?
— Нет, не хочу.
Он открыл бутылку пива, сделал глоток и добавил:
— И вообще, я сегодня у мамы был.
— Поздравляю, — отозвалась она холодно.
— Она плохо себя чувствует. Давление, сердце. — Дмитрий повернулся к ней. — А ты, между прочим, ни разу не спросила, как она.
— А она ни разу не спросила, как я.
— Ты злая стала.
— Нет, просто трезвая.
Дмитрий резко встал, подошёл почти вплотную.
— Хватит! — рявкнул он. — Я устал от твоего вечного недовольства.
— А я от твоей вины, которую ты всё время перекладываешь на меня.
Молчание. Тяжёлое, глухое, липкое. Потом он взял бутылку, поставил на стол, тихо, почти спокойно сказал:
— У мамы нет денег. Совсем. Если не поможем, она в долги влезет.
— Пусть влезет. Вылезет — опыт появится.
— Ты даже не пытаешься понять!
— Я слишком долго пыталась.
Он выругался и ушёл в спальню.
Ольга стояла посреди кухни, чувствуя, как дрожат руки.
Конец близко, подумала она. Только почему мне не страшно?
Через несколько дней всё рухнуло.
Вечером, когда она вернулась с работы, дверь была не заперта. На кухне — беспорядок, раковина полная грязной посуды, на столе — развернутая банковская выписка.
На ней — минус сто тысяч.
Ольга перечитала цифры трижды, потом просто села. Слёзы подступили к глазам, но не вышли. Всё внутри будто окаменело.
Дмитрий пришёл через час, с букетом гвоздик — дешёвых, с рынка. Улыбался натянуто.
— Ты чего такая? — спросил.
— Деньги где? — спокойно, почти тихо.
Он замер.
— Какие деньги?
— На счету минус сто тысяч. Ты снял?
Молчание. Потом короткий вздох.
— Маме перевёл. На лечение.
— Без моего согласия?
— А что мне было делать? Она плакала!
— А я? Я что, не человек? — голос сорвался. — Ты просто украл!
— Не преувеличивай. Мы же семья.
— Семья? — она засмеялась сквозь слёзы. — Семья, где один ворует у другого?
Он шагнул к ней, попытался обнять, но она оттолкнула.
— Не трогай меня, — прошептала. — Всё. Конец.
Дмитрий побледнел.
— Не драматизируй, Оль. Ну, подумаешь, перевёл. Я верну.
— Когда? После следующей просьбы?
Он отвернулся, будто ей удалось его ударить.
— Ты ничего не понимаешь. Я просто хотел помочь.
— Себе ты помог. Чувство долга закрыл. А я три года копила!
— Ты же знала, что это может случиться.
— Нет, не знала, что муж способен на такое.
Она достала из шкафа чемодан. Сложила вещи быстро, не глядя.
— Куда ты? — голос его стал хриплым.
— Туда, где не придётся отчитываться за каждый рубль.
Он подошёл, схватил за руку, но она резко вырвалась.
— Отпусти. И не звони.
Дмитрий остался стоять посреди комнаты, с опущенными руками. На лице — растерянность и страх.
Через два дня Ольга уже снимала маленькую студию в новом доме у метро.
Белые стены, дешёвая мебель из ИКЕА, окно во двор.
Пустота — но лёгкая, свободная.
Первую ночь она почти не спала. Сидела на подоконнике, смотрела на город и вдруг впервые за долгое время почувствовала — она дышит.
Телефон трезвонил без остановки: Дмитрий, свекровь, даже соседка писала — «он волнуется, поговорите».
Но Ольга молчала.
На третий день пришло сообщение:
«Мама попала в больницу. Ты довольна?»
Она перечитала его, закрыла экран. Потом ответила коротко:
«Желаю выздоровления».
Больше он не писал.
Неделя прошла в тишине. Работа, магазин, метро. Всё ровно, спокойно.
Но внутри всё время будто кто-то шептал: это ещё не конец.
В субботу вечером позвонила Лена:
— Слушай, ты не видела в соцсетях?
— Что?
— Твой Дмитрий… с какой-то бабой на фото. Рука на талии, улыбается. Подпись — «новая глава».
Ольга застыла. Сердце кольнуло, но неожиданно спокойно. Ни злости, ни боли. Только пустота.
— Пусть пишет, — сказала она тихо. — Пусть хоть книгу начнёт.
Лена помолчала.
— Ты молодец.
— Нет. Просто больше не дура.
Через месяц Дмитрий сам позвонил.
Голос усталый, вялый.
— Привет.
— Зачем звонишь?
— Хотел сказать… мама умерла.
Ольга опустилась на край кровати.
— Прими соболезнования, — произнесла она после паузы.
— Я… хотел бы увидеться. Поговорить.
— О чём?
— О нас.
— Нас больше нет.
Он тяжело выдохнул:
— Я всё понял слишком поздно. Прости.
Она молчала. Потом сказала:
— Поздно — это когда уже не важно.
И отключилась.
Лето.
Море, шум прибоя, запах соли. Ольга идёт по пляжу в белом платье, босиком. На солнце сверкают капли воды на коже.
Телефон — дома, выключен.
Никаких звонков, никаких требований. Только тишина, только она сама.
Она не знала, что будет дальше — но впервые за много лет это её не пугало.
Вернувшись в город, она первым делом зашла в салон, постриглась коротко, почти под мальчика. Волосы упали на пол — как символ старой жизни.
Потом поехала к адвокату.
— Хочу подать на развод, — сказала спокойно. — И чтобы всё имущество, что на мне, он не тронул.
— Есть совместные накопления?
— Были. Он их потратил.
— Понимаю, — адвокат кивнул. — Тогда всё просто.
Через месяц суд. Дмитрий сидит напротив, похудевший, с опущенными плечами.
Рядом — его мать, теперь уже фотографией в рамке на столе.
Ольга смотрит прямо, без ненависти. Просто усталость и решимость.
Судья зачитывает решение:
— Брак расторгнут.
Всё. Точка.
Дмитрий что-то пытается сказать, но она не слушает. Встаёт, берёт сумку и выходит в коридор.
На улице светит солнце. Воздух пахнет свободой и чем-то новым.
Она идёт по тротуару, мимо аптек, цветочных киосков, кофейн. Люди спешат по своим делам.
И вдруг ловит себя на мысли: жизнь идёт. Просто идёт. И я наконец в ней — не статист.
На остановке она достаёт телефон. Новое сообщение от Лены:
«Ты изменилась. Светишься».
Ольга улыбается.
«Я просто перестала жить чужими проблемами».
Автобус подъезжает. Она садится у окна. Город медленно проплывает за стеклом.
Мимо проносится вывеска турагентства: “Твоя новая жизнь начинается здесь.”
Ольга усмехается.
— Уже началась, — тихо говорит она и смотрит вперёд, туда, где солнце садится за крыши домов.
