Когда-то у них был электрический чайник, с подсветкой, с кнопочкой. Инна его случайно сломала — уронила с подоконника, когда в третий раз за утро ходила поливать кактус, который в жизни не цвел. С тех пор — свисток. Старый, пузатый, как дядя Лёша из соседней квартиры. Алена сначала психовала, потом привыкла: в этом был свой ритм — чайник закипает, за окном начинают орать дети, телевизор глушит всё подряд, а она сидит за кухонным столом и думает, что время всё-таки идёт. Без неё, но идёт.
— Ален, ну скажи честно, ты же просто боишься рисковать, — Инна поджала губы, как будто проглотила лимон вместе с косточками. — Магазин в ТЦ — это ж золото! Тёма уже считал. Точка в проходном месте, аренда — копейки. Всё готово. Осталось только вложиться.
— Инна, я — программист. Я понимаю, как работает сайт, но не как продавать «итальянские платья из Турции». И вообще, мне кажется…
— Тебе кажется, что я не справлюсь, — перебила та резко. — Только скажи прямо. А то всё эти твои «мне кажется». Звучит вежливо, а смысл — ты меня не уважаешь.
Алена усмехнулась. В каком-то смысле, так и было. Инна всегда говорила громче, чем знала. Любила считать чужие деньги, особенно если эти деньги — в её воображении уже наполовину её.
За окном моросил мелкий дождь, капли стекали по стеклу, и от этого кухня казалась ещё тише. Даже холодильник, обычно гудящий, будто затих, затаился.
Роман сидел на диване в зале. Телевизор играл вполголоса. Он сделал вид, что не слышит разговора. Типично. Когда надо — он нем как рыба. Когда не надо — начинается: «Алена, ну будь помягче. Она же старается. Это же семья». Да, конечно. Инна — его младшая сестра, вечно с проблемами, с идеями, которые надо решать чужими руками.
— Я просто не хочу вкладываться туда, где ничего не понимаю, — спокойно сказала Алена, подливая себе чаю. Свисток давно умолк. — И потом, у меня свои планы. Ты же знаешь. Я думаю открыть небольшое кафе. Совсем другое дело.
Инна закатила глаза.
— Кафе?! Это ты с ума сошла. Еда, люди, санитария, аренда! Это же головная боль, Алена. А у тебя, извини, нет ни одного дня опыта в общепите!
— Зато у меня есть вкус, — бросила Алена. — И деньги. Сама заработала. Без подачек.
В кухне повисло молчание. Такое, что даже ложка, случайно задетая, звякнула, как выстрел.
Инна встала.
— Ладно, подумай ещё. Но Ромке я всё расскажу. Пусть он скажет своё слово.
— Конечно, расскажи. Он взрослый мальчик, — сухо ответила Алена.
Она провожала Инну до двери. Та надела свой зелёный дождевик, пахнущий сигаретами и духами «Шанс». Обернулась.
— Ты всё усложняешь. Мы же могли бы быть семьёй. Настоящей. Без этих стенок.
— Инна, настоящая семья не меряется квадратными метрами и чьими деньгами. Особенно — не моими.
Инна хлопнула дверью. Но не со злостью — с обидой. Или с расчётом. Умела она хлопать так, чтобы стало неловко. Чтобы запомнилось.
Алена вернулась на кухню. Чай остывал. Чайник молчал.
— С семьёй, значит, — проговорила она себе под нос. — Ну-ну.
***
— А он, значит, ей и говорит: «Я ж не волшебник, я только участковый», — Лидия Павловна, соседка снизу, поудобнее устроилась за кухонным столом, расправила платок и уже в третий раз обмакнула уголком салфетки скатерть. — Ты представляешь? Я ему про запах из подвала, а он мне — анекдоты. А ведь раньше всё серьёзнее было. А сейчас…
Алена кивала, но слушала вполуха. В голове звенел обрывок разговора, подслушанный ею вчера ночью. Случайно. Ну правда — она шла в ванную. А дверь в зал Роман прикрыл, как всегда, не до конца.
— Инн, ну ты не права, она просто… странная стала. Холодная какая-то. — Голос Романа был усталым, чуть виноватым. — Но я попробую с ней поговорить. Вдруг передумает.
— Поговори, Рома, — шептала Инна. — Ты же муж. Ты должен. Иначе мы все тут… без шансов.
«Мы все», — тогда это особенно резануло. Они — это теперь команда. А Алена, выходит, другой состав. Замена. Или вообще — мяч, который мешается.
— А у тебя чё, дочка всё ещё в своём втором браке? — выдернула её из мыслей Лидия Павловна. — Или уже в третьем?
— В третьем, — машинально ответила Алена и, опомнившись, уточнила: — Но мы не общаемся.
— Оно и к лучшему, — вздохнула соседка. — Сейчас у всех эти браки как трёхдневный хлеб: вроде свежий, но уже крошится.
Лидия Павловна любила заглядывать на чай. Свою жизнь она раскладывала как пасьянс, чужую — как домино. Иногда приходила просто так, «по пути», иногда — чтобы «разведать», как она сама говорила, «настроение дома». Сегодня явно пришла не случайно. Вид у неё был слишком уж внимательный.
— А я тут слышала, что вы с Ромкой что-то… ну это… неважное, — осторожно бросила она, когда чайник снова зашипел. — Ты не обижайся, Аленка, я ж как женщина женщине. Вид у тебя — как будто с тебя платье сняли, а ты и не заметила.
Алена усмехнулась.
— Платье? Скорее, как будто сняли обещание, которое ты хранила двадцать лет.
Она резко встала и пошла к окну. За окном висели тучки, как вата, серая, сжатая. На подоконнике стоял горшок с засохшей мятой. Когда-то она пила её на ночь, с мёдом, когда ещё верила, что можно уснуть без мыслей.
— Он с Инной говорит, будто я ему — бухгалтер. А она — бизнес-партнёр. Хотя денег — моих, идей — её, а ответственности — как обычно, ноль, — произнесла Алена, больше себе, чем соседке.
— Так ты что, им давать не будешь? — Лидия Павловна сделала глаза, как будто услышала о трупе под диваном.
— Нет, не буду. Мне не нравится эта история. И то, как они об этом говорят — за моей спиной, — она повернулась. — Да и вообще, я думаю, пора менять всё.
Лидия Павловна прищурилась, как кот, учуявший запах жареной рыбы.
— А ты, часом, не задумала чего? А то у тебя вид — будто ты уже чемодан собираешь.
Алена только улыбнулась. Но в глубине груди что-то дрогнуло. Был у неё план. Тихий. Маленький. Пугающий.
— А может, и собираю, — сказала она с той самой полуулыбкой, от которой у Лидии Павловны моментально зачесалась спина. — Только пока не решила — кого: себя или его.
Соседка ушла, как всегда, оставив за собой аромат «Красной Москвы» и несколько тонких замечаний, прикрытых заботой.
Вечером Роман зашёл на кухню, будто ничего не было. Даже шутку вбросил — про кота, который задрал шторы. Она слушала, кивала, наливала чай.
Но не смеялась.
Потому что знала: завтра он начнёт разговор. Начнёт мягко, с фраз «давай обсудим». Потом будет «ты что, против моей семьи?». И всё закончится привычным «ну ты же всегда была разумной».
А наутро она откроет банковское приложение и переведёт деньги. Не им. Себе. На своё имя. На отдельный счёт.
Потому что если они уже выбрали команду — то и ей пора выбрать поле.
***
— Я просто не понимаю, Алена… Ты ведь не такая. Ты всегда поддерживала, всегда думала не только о себе. Что случилось? — Роман сидел на краешке дивана, сутулый, как школьник у директора.
Алена медленно мыла кружку. Спиной к нему. Кружка — подарочная, с надписью «Лучшая жена на свете». Надпись уже стерлась.
— А что, собственно, случилось? — спокойно, почти ласково ответила она. — Ты и Инна всё уже обсудили. Без меня. Как всегда. Так что… какие вопросы?
— Ну ты же понимаешь… Это важно. Её бизнес — это не прихоть. Это шанс. У неё ничего нет, Алена. А у тебя — всё.
Она повернулась. Глянула прямо. В глаза.
— У неё ничего нет? Правда? А у меня, значит, всё? — голос стал чуть выше. — Двадцать лет мы вместе. Я пахала, училась, ночами за компом. А у неё — только разговоры, проекты, «поддержи, пожалуйста». А ты — между. Как табуретка, на которой все сидят, пока она не хрустит.
Роман встал.
— Не начинай.
— А я уже начала, Рома. Только это — конец.
Пауза. Воздух в квартире стал гуще. Пахло варёной капустой из подъезда, пыльными шторами и чем-то… окончательным.
Роман сделал шаг, ещё один.
— Ты хочешь разрушить всё?
Алена медленно вытерла руки о кухонное полотенце. Посмотрела на него с лёгкой усталостью.
— Нет, Рома. Я просто больше не хочу быть в чьём-то проекте. Ни у тебя, ни у Инны. Я — не вклад в Excel-таблице.
Он хотел сказать что-то ещё. Поджал губы. Потом достал телефон.
— Хорошо. Тогда я съеду. Сегодня.
— Лучше — сейчас, — тихо сказала она и добавила, почти с жалостью: — У тебя же мама всё приготовила. И Инна там. Будет, кому пожалеть.
Когда хлопнула входная дверь, Алена осталась в полной тишине. Даже холодильник перестал гудеть — как будто замер в ожидании.
Она прошла в спальню. Открыла шкатулку. Там лежал её ИП — бумаги, бизнес-план, договор аренды на маленькое кафе на окраине. И — визитка Дмитрия.
На следующий день она позвонила.
— Алёна? — его голос был тёплый, как свежее тесто в руках. — Ты решила?
— Да, Дима. Я решила. Давай печь. И кофе варить. А главное — жить, а не участвовать в чужих презентациях.
Он молчал секунду. Потом тихо засмеялся.
— Ну, тогда вперед. Я уже придумал название. Как тебе: «Скатертью дорога»?
Она улыбнулась впервые за неделю.
Спустя полгода…
Утро начиналось с запаха корицы и свежих булочек. В кафе «Скатертью дорога» всегда звучала тихая музыка, не мешающая думать. За столиками сидели женщины с собаками, мужчины с ноутбуками и бабушки с внучками. Алена стояла у окна — кружка кофе, фартук с крошками. На улице шёл дождь. Как тогда, когда он ушёл.
Инна писала — коротко, без извинений: «Ну ты, конечно, эгоистка. Могли бы вместе подняться».
Роман прислал голосовушку, глухую, безэмоциональную: «Надеюсь, ты счастлива».
Алена нажала «удалить».
Сзади подошёл Дмитрий, подмигнул:
— Заказ с собой. Сказали — от «той самой Алены».
— Значит, уже легенда, — усмехнулась она.
Он обнял её за плечи, крепко. Как надо.
И она подумала: «Иногда лучше остаться без семьи, чем быть её банкоматом. Пусть так».
И выпила кофе. Без сахара. Как теперь предпочитала.
