Утро началось как обычно. Точнее — почти как обычно.
Мария проснулась от мягкого прикосновения лапы к щеке. Мура — её трёхцветная кошка с янтарными глазами и вечно встревоженным выражением морды — сидела рядом на подушке и пристально смотрела.
— Ну чего ты? — пробормотала Мария, потянувшись за телефоном на тумбочке. — Семь утра. Рановато для завтрака, мадам.
Кошка не ответила. Разумеется. Но продолжала смотреть.
И в этом взгляде было что-то тревожное и настойчивое. Будто она пыталась что-то сказать.
— Ладно, ладно, — вздохнула Мария, поднимаясь с кровати.
И тут её качнуло.
Резко. Так, что пришлось схватиться за спинку кровати. Комната поплыла перед глазами, стены словно наклонились. Сердце забилось часто-часто, пульс отдавался в висках.
— Всё нормально, — проговорила она вслух, будто убеждая саму себя. — Просто встала резко. Давление скакнуло.
Мура спрыгнула с кровати и потёрлась о её ноги.
Мария сделала несколько шагов к кухне. Ноги были ватными. Голова гудела. Надо попить воды. Или чаю.
Дальше она не помнила.
Очнулась уже на полу — холодном, твёрдом. Щека прижата к линолеуму. Мура сидела рядом и мяукала — надрывно, пронзительно.
— Тихо, — прошептала Мария, пытаясь подняться.
Не вышло.
Руки не слушались. Ноги тоже. Всё тело словно налилось свинцом.
Мура метнулась к двери, потом обратно. Снова к двери. Царапала когтями. Мяукала. Потом — тишина.
Мария закрыла глаза.
Соседка Валентина Петровна услышала кошачий ор сквозь стену.
Сначала не обратила внимания — мало ли. Но когда крики не прекращались минут пятнадцать, она забеспокоилась.
— Машенька! — постучала она в дверь. — Ты там как?
Тишина.
Ещё стук.
— Мария! Открой!
И тут она услышала — слабое, едва различимое:
— Помогите.
Ключи у соседки имелись (обменялись на всякий случай). Вызов скорой.
— Давление критическое, — бросил фельдшер, натягивая перчатки. — Готовьте носилки.
Всё смешалось в какую-то суматоху: голоса, шаги, звон металлических инструментов. Марию подняли, понесли. А Мура металась между ног медиков, пыталась прыгнуть на носилки.
— Кошку уберите! — крикнул кто-то. — Мешает!
Дверь хлопнула.
Машина скорой помощи с мигалкой.
И Мура — которая вырвалась из рук соседки в последний момент и метнулась вслед за носилками.
Но её не пустили.
Дверцы захлопнулись. Сирена взвыла. Машина рванула с места.
А кошка осталась стоять посреди двора — маленькая, растерянная. Смотрела вслед уезжающей машине. Долго. Пока та не скрылась за поворотом.
Потом оглянулась – и рванула следом
Туда — куда увезли её хозяйку.
Больница встретила Марию белыми стенами, запахом хлорки и равнодушием.
Нет, врачи были вежливы. Медсестры — профессиональны. Но это равнодушие витало в воздухе, просачивалось сквозь каждое дежурное «как самочувствие?» и «принимайте таблетки по расписанию».
Мария лежала в палате на шесть человек. Койка у окна — повезло, говорили соседки. Можно хоть на улицу смотреть, а не в затылок напротив лежащей бабушке.
Только смотреть никуда не хотелось.
Хотелось домой.
К Муре.
— Вы о чём задумались? — спросила как-то утром медсестра Света, молодая девушка с усталыми глазами и вечно сбившейся косой.
— О кошке, — призналась Мария. — Не знаю, что с ней. Соседка обещала покормить, но. Говорит, кошка не показывается домой. Где она, неизвестно.
— Переживаете?
— А вы бы не переживали?
Света кивнула, поправляя капельницу:
— Понимаю. У меня дома кот. Тоже переживаю, когда на сутки остаюсь.
Она ушла. А Мария продолжала смотреть в окно.
Прошла неделя.
Семь дней капельниц, уколов, обходов. Семь ночей в чужой постели, под чужим одеялом. Семь завтраков с размазнёй вместо каши и чаем цвета ржавчины.
Мария звонила Валентине Петровне каждый вечер:
— Как там моя девочка? Не вернулась?
— Валентина Петровна, поищите ещё, пожалуйста! Она не могла просто исчезнуть!
Но соседка так и не нашла.
Вечером позвонила снова — результат тот же.
Мария не спала всю ночь. Лежала, уставившись в потолок. Сердце сжималось от тревоги.
К концу второй недели Мария уже смирилась.
Нет, она не перестала думать о кошке. Просто приняла, что Муры больше нет.
— Вам уже лучше, — констатировал врач на очередном обходе. — Давление стабилизировалось. Ещё пару дней — и выпишем.
Мария кивнула. Радоваться не получалось. Возвращаться в пустую квартиру, где больше нет Муры.
В тот вечер к ней снова подошла Света.
— Слушайте, — сказала она, присаживаясь на край кровати. — Я тут хотела спросить. У вас кошка какая? Трёхцветная?
Мария вздрогнула:
— Да. А что?
— Просто, это, наверное, совпадение, но… Знаете, у нас тут у ворот уже две недели кошка сидит. Трёхцветная. Каждый день. С утра до вечера. Санитары даже подкармливают её.
Сердце ухнуло вниз.
— Что вы сказали?
— Ну, кошка одна. Сидит у проходной, мяукает. Пытается внутрь пройти — охранник не пускает. Прогоняют — она отходит на пару метров и снова возвращается. Упорная такая.
Мария сглотнула. Горло перехватило:
— Она где точно сидит?
— У главных ворот. Справа от будки. Я сама видела сегодня утром, когда на смену шла.
— Можно посмотреть?
Света кивнула:
— Конечно. Только сейчас уже темно. А завтра вас должны выписать. Давайте подождем до завтра?
Утро выписки выдалось серым, промозглым.
Мария оделась ещё до обхода. Руки дрожали, когда застёгивала пуговицы куртки. Сердце колотилось — не от болезни, а от нетерпения.
— Ну что, готовы? — спросила Света, заглядывая в палату. — Документы оформили. Свободны.
— Спасибо, — Мария взяла сумку. — За всё спасибо.
— Выздоравливайте. И.передавайте вашей девочке привет. Она молодец.
Коридор. Лестница. Холл с очередями.
А потом — главный вход.
Мария остановилась у автоматических дверей. Глубоко вдохнула. Шагнула на улицу.
Холодный ветер ударил в лицо. Под ногами хрустел подмёрзший снег.
И там, справа от будки охранника, на том самом месте — сидела Мура.
Худая. Взъерошенная. С потускневшей шерстью. Кошка повернула голову. Жёлтые глаза встретились с глазами хозяйки.
Секунда застывшей тишины.
А потом — Мура сорвалась с места.
Мяукала — громко, отчаянно, радостно.
Мария подхватила ее на руки.
— Моя девочка… Моя хорошая…
Мура терлась о руки, о лицо, мурлыкала так громко, что казалось — весь мир слышит этот звук. Мария обняла её, прижала к груди, чувствуя, как колотится маленькое сердечко.
Слёзы текли по щекам.
— Ты ждала. Две недели ждала. Как же ты? Как ты меня нашла?
Сзади остановилась машина. Водитель такси опустил стекло:
— Вы такси заказывали, женщина? Или тут будем сидеть?
Мария поднялась. Подхватила Муру на руки. Та обвила лапами её шею.
— Домой, — сказала она. — Едем домой.
Дома Мария первым делом открыла банку с любимым кормом Муры. Та набросилась на еду жадно, торопливо.
Потом — миска с тёплым молоком. Потом — вода.
Мура ела, пила, а после запрыгнула на диван. Устроилась на коленях у хозяйки. Мурлыкала. Не переставая.
Мария гладила её по голове, по худенькой спинке.
— Ты знаешь. Я думала, что осталась одна. Совсем одна. А ты ждала меня.
Мура зажмурилась, подставляя подбородок.
— Спасибо тебе, моя умница. Спасибо, что ты есть.
За окном начал падать снег. Мягкий, пушистый.
А в маленькой квартире на третьем этаже было тепло. Уютно.
И не одиноко.
Потому что рядом есть маленькая трёхцветная кошка с жёлтыми глазами.
Которая две недели не уходила от больничных ворот.
Потому что знала: хозяйка вернётся.
