Лена стояла посреди комнаты, сжав в руках потёртый чемодан. Стояла так, словно если замрёт — станет невидимой, и тогда можно будет уйти тихо, без шума. Но уже через секунду поняла — глупость это. Не получится.
В глазах Людмилы Петровны полыхало что-то острое, злое. И, как ни странно, — страх.
— Людмила Петровна, пожалуйста, отойдите, — голос Лены дрожал, но она изо всех сил держала его ровным. — Я ухожу.
— Никуда ты не пойдёшь! — старшая женщина резко перехватила ручку чемодана. — Это наша квартира! Общая! Ты не имеешь права…
Лена усмехнулась — безрадостно, почти горько.
«Наша»… Конечно, «наша». Только вот, когда стены красили, мебель покупали, счета оплачивали — «нашей» она почему-то не была.
— Отпустите. Я больше не могу так жить.
— Как так? — руки Людмилы Петровны вспорхнули в воздух, будто она сама удивилась. — Мы тебя кормим, поим, крыша над головой — а ты, неблагодарная…
Лена почувствовала, как в груди нарастает злость. Три года терпела. Три года сглаживала острые углы, старалась угодить… А теперь всё — предел.
— Вы меня кормите? — она вскинула голову. — Я сама себя кормлю. И вас тоже. Кто готовит каждый день? Кто убирает, стирает ваши вещи?
Людмила Петровна чуть смутилась, но быстро оправилась:
— Ну и что? Это твои обязанности! Ты ведь живёшь в нашей квартире…
— В вашей?! — Лена уже не сдерживалась. — Да мы с Сашей её в ипотеку взяли! И первый взнос был с моих денег!
— Врёшь! — сорвалась свекровь на визг. — Сашенька! Сыночек! Иди сюда! Твоя жена сбежать хочет!
Из комнаты выплыл Саша — с помятым лицом, в старой футболке. Сон ещё не отпустил, глаза бегали от матери к жене.
— Что случилось? Лен, ты куда собралась?
— Ухожу, Саш. Насовсем.
— Как это — уходишь? А как же…
— А никак. — Лена отрезала слова, будто ножом. — Я устала. Ты же видишь, что творится.
— Не смей! — снова вцепилась в чемодан свекровь. — Сашенька, она нас бросает! Выгоняет!
— Да кто вас выгоняет?! — Лена уже почти кричала. — Живите здесь, ради Бога! Я просто хочу…
— Вот, слышишь? Выгоняет!
Саша почесал затылок, растерянно моргнул:
— Мам, ну перестань. Лен, давай спокойно…
— Нечего обсуждать! — выпалили обе.
Лена закрыла глаза, вдохнула глубоко. Только бы не сорваться.
— Саш, я ухожу. Я не могу больше жить в этих постоянных скандалах. На первое время пойду к подруге, потом сниму квартиру.
— А ипотека? — нахмурился он. — Мы же вместе платим…
— Буду платить свою часть. Не переживай.
Людмила Петровна скривила губы в довольной ухмылке:
— Ага, так я и поверила! Сбежит — и поминай как звали…
— Мам, хватит, — Саша впервые повысил голос. — Лена не такая.
— Все вы одинаковые! — не сдавалась она. — Только о себе думаете…
Лена почувствовала, как последние силы утекают.
— Знаете, что, Людмила Петровна? Вы правы. Я эгоистка. Потому что если я сама о себе не подумаю — обо мне никто не подумает.
Она повернулась к мужу:
— Саш, я люблю тебя. Но я не могу жить между двух огней. Ты должен выбрать: или я, или…
— Что?! — свекровь задохнулась от возмущения. — Ты смеешь…
— Мам, помолчи! — неожиданно резко сказал Саша.
Тишина в комнате звенела. Даже часы на стене тикали громче обычного.
Саша подошёл ближе, положил руку жене на плечо:
— Лен, прости. Я знаю, тебе тяжело. Это моя вина — давно надо было всё решить.
Он повернулся к матери:
— Мам, я люблю тебя. Но Лена — моя жена. Мы с ней семья. Если ты не сможешь это принять — придётся тебе съехать.
— Меня?! Родную мать?! — лицо Людмилы Петровны побелело.
Лена не верила, что слышит эти слова.
— Саш, ты серьёзно?
— Абсолютно.
Людмила Петровна открывала и закрывала рот, как рыба без воды. Потом прошептала:
— Сыночек… Как ты можешь?
— Могу, мам. И сделаю, если придётся. Лена — моя семья.
Свекровь разрыдалась, уткнувшись в ладони:
— Горе мне… за что же мне такое наказание?
А часы всё тикали, как будто считали секунды до того момента, когда каждый здесь пойдёт своей дорогой.
Лена закатила глаза — тихо, почти незаметно, чтобы никто не заметил. Внутри всё уже знало: опять началось…
— А теперь что? — голос Людмилы Петровны дрожал, будто она вот-вот потеряет сознание. — На улицу выгоняете? Старую, больную…
— Мам, хватит! — Саша не выдержал, и в его тоне прозвучало что-то непривычно твёрдое. — Никто тебя не выгоняет. Просто перестань лезть в нашу жизнь!
Он повернулся к Лене, и лицо его потеплело, стало мягким, почти детским.
— Солнышко, прости меня. Я был слепым идиотом. Давай всё исправим, а?
Лена молчала. С одной стороны, хотелось верить. Хотелось — до боли, до комка в горле. С другой… Она уже слышала это. Не раз. И каждый раз всё возвращалось на круги своя.
— Саш, я не знаю… — тихо сказала она.
— Знаю-знаю, я много раз подводил тебя, — перебил он, торопясь выложить слова, пока она не ушла. — Но сейчас всё будет по-другому. Честное слово!
Он притянул её ближе, обнял так крепко, словно хотел удержать от падения в пропасть.
— Давай попробуем ещё раз? Мы справимся. Вместе.
И Лена почувствовала — да, этот комок в горле всё ближе. Устала. Очень устала. Так хотела просто жить без этих бесконечных битв. Может, и правда рискнуть ещё раз?
— Хорошо, — почти шёпотом. — Но это последний шанс, Саш. Если ничего не изменится…
— Изменится! — горячо заверил он. — Вот увидишь!
До сих пор молчавшая Людмила Петровна встрепенулась, будто услышала своё имя.
— Так вы не уезжаете? А квартира? Кто платить будет?
Лена мысленно застонала. Ну вот, пошло-поехало.
Но Саша вдруг улыбнулся, и в его голосе прозвучала даже лёгкая насмешка:
— Мам, ну ты даёшь! Мы с Леной платим за квартиру и будем платить. А ты… ты у нас просто гостья. Любимая, но гостья.
— Как это — гостья?! — возмутилась она, выпрямившись. — Я здесь хозяйка!
— Нет, мам, — твёрдо. — Хозяева здесь мы с Леной. Если хочешь остаться — придётся это принять.
Людмила Петровна надулась, губы сложились в тонкую полоску:
— Ну и ладно! Не нужна мне ваша квартира! Уеду к сестре в деревню! Там хоть ценят…
— Конечно, мам, — спокойно ответил он. — Езжай, отдохни. А мы с Леной ремонт сделаем. Давно собирались.
Лена смотрела на мужа и не верила. Это что, конец? Тот самый конец кошмара?
— Ну что, начнём новую жизнь? — он подмигнул ей.
Она кивнула. Да, начнут. Вдвоём. Без упрёков и скандалов.
Людмила Петровна бубнила что-то, собирая вещи. Но Лена уже не слушала. Она видела только мужа и думала, что, может быть, теперь всё действительно изменится.
Через час хлопнула дверь. И в квартиру вошла тишина — непривычная, но такая желанная.
Саша подошёл, обнял:
— Ну вот, мы одни. Что будем делать?
Лена лукаво улыбнулась:
— Для начала выспимся. А потом… потом начнём жить.
— Ты и я, — повторил он. — Звучит прекрасно.
Она прижалась к нему, согреваясь этим моментом. Чемодан в прихожей остался стоять, но теперь он казался ей ненужным. Пусть будет как напоминание — через что они прошли.
— Пойдём спать? — предложил Саша.
Она кивнула. Да, завтра начнётся новая жизнь.
Прошло три месяца. Лена сидела на кухне, крутила ложкой чай, который уже успел остыть. За окном моросил дождь, капли стекали по стеклу тонкими дорожками.
— Лен, ты опять задумалась? — Саша вошёл тихо, но голос у него всё же вывел её из ступора.
— А? Нет, просто… думаю.
Он сел рядом, взял её ладонь.
— Всё хорошо?
Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривая:
— Да, конечно.
— Ты же знаешь, что можешь мне всё рассказать?
Лена кивнула. Знает. Только рассказывать уже не было сил.
После отъезда свекрови всё было чудесно. Они смеялись, строили планы, наслаждались тишиной. Но это длилось недолго.
Сначала — звонки. Каждый день, по нескольку раз. С жалобами, с воспоминаниями, с теми же упрёками.
Потом — визиты. Раз в неделю. Потом два. Потом почти каждый день. С ночёвками.
— Ну куда я на ночь глядя поеду? — возмущалась она. — Того и гляди, маньяки нападут!
Лена пробовала возражать, но Саша всегда вставал на сторону матери:
— Лен, ну как мы её отпустим? Вдруг что случится?
И вот теперь Людмила Петровна снова жила с ними. Временно — «пока не подлечусь». Лена уже понимала: это снова надолго. И старые привычки вернулись вместе с ней.
— Лен? — Саша чуть тронул её за плечо. — Ты чего молчишь?
— Саш, помнишь, ты обещал, что всё изменится?
Он насторожился:
— Помню. А что?
— Ничего не изменилось, — тихо. — Всё как было, так и осталось.
— Ты о чём? По-моему, у нас всё хорошо.
— Хорошо? — она невесело усмехнулась. — Твоя мать снова здесь. Со всеми её претензиями. Мы опять втроём.
— Но она же болеет! — попытался он оправдаться. — Не могли же мы её бросить!
— Дело не в этом, Саш. А в том, что ты снова позволяешь ей вмешиваться. Ты снова выбираешь её сторону.
— Неправда! — обиделся он. — Я просто забочусь о матери!
— А обо мне? — спросила Лена почти шёпотом.
Он замолчал, уткнувшись взглядом в стол.
Лена встала:
— Я пройдусь. Нужно подумать.
— Одна? В такую погоду?
— Да.
В прихожей её взгляд упал на чемодан. Всё так же стоял у стены, терпеливо ждал.
Похоже, на этот раз он поедет со мной… — подумала она.
Дождь снаружи усилился, словно небеса решили оплакать ещё одну семью, которая так и не сумела вырасти в настоящую — вдвоём, без третьих голосов в спальне и на кухне.
