— Мама, это действительно так срочно? У меня сейчас урок через двадцать минут, — Марина зажала телефон между ухом и плечом, быстро просматривая тетради учеников, которые нужно было вернуть к следующему занятию.
— Мариночка, дорогая, это очень важно. Твоя сестра… — голос Ирины Петровны дрогнул, — Анна продаёт свою долю квартиры. Какие-то риэлторы ходят, бумаги приносят. Я ничего не понимаю!
Марина остановилась, медленно отложила красную ручку. Сжала и разжала пальцы свободной руки. Спустя столько лет она всё ещё чувствовала, как что-то холодное проворачивается внутри от маминого тона, когда та говорила об Анне.
— И что я должна сделать? — слова вырвались резче, чем она намеревалась.
— Как что? Ты же учитель! Образованная! Ты можешь поговорить с юристом, узнать, что делать, — в голосе матери звучала та же смесь мольбы и требовательности, которую Марина помнила с детства. — Анюта говорит, что ей срочно нужны деньги, у неё дети, ты же понимаешь…
Марина закрыла глаза. Конечно, снова Анна. Всегда Анна. Дети Анны, проблемы Анны, желания Анны.
— А ты разве не подумала, что я тоже могу быть занята? У меня тоже семья, работа, сын, в конце концов.
— Но твой Костик уже большой, ему уже… сколько, пятнадцать? А у Анюты младшему только двенадцать и…
Марина оборвала мать:
— Семнадцать. Косте семнадцать, мама. Ты бы знала, если бы хоть раз приехала к нам за последние пять лет.
В трубке повисла напряжённая тишина. Марина чувствовала, как внутри неё что-то поднимается — то, что она десятилетиями старательно подавляла, говоря себе, что прошлое должно оставаться в прошлом.
— Мариночка, ну зачем ты начинаешь? Я старая, больная, как я могу ездить?
— А как к Анне ездишь каждые выходные? Детям подарки возишь? — Марина не успела остановить себя. — Хотя, о чём это я? Она же твоя настоящая дочь.
— Это совсем другое… — начала мать с той интонацией, которую Марина помнила слишком хорошо. Интонацией, говорившей «ты не понимаешь, как всё устроено».
Марина сама не верила, что это происходит. Снова. Спустя двадцать пять лет после того, как она уехала поступать в другой город с одним чемоданом и твёрдым намерением больше никогда не возвращаться в материнский дом.
Санкт-Петербург, 1992 год
— Маришка, ты куда все конфеты дела? — шестилетняя Анна стояла в дверях комнаты, теребя край футболки. — Мамочка сказала, что ты их взяла!
Двенадцатилетняя Марина оторвалась от учебника и недоуменно посмотрела на сводную сестру:
— Какие ещё конфеты? Те, что папа вчера принёс?
— Да! Мои! Которые мне папа купил! — Анна надула губы и топнула ногой.
Марина почувствовала, как внутри поднимается знакомая обида. Сергей, муж матери, действительно вчера принёс коробку конфет, но он сказал: «Это вам, девочки». Не «Анне», а «девочкам». Хотя Сергей не был её родным отцом, он всегда старался относиться к ней справедливо, не как мама.
— Анька, папа сказал, что конфеты нам обеим, — Марина попыталась говорить спокойно, хотя сердце уже колотилось от предчувствия несправедливости. — Я взяла только три штуки вчера вечером.
— Значит, ты их спрятала! — Анна сорвалась с места и начала рыться в вещах на столе Марины. — Где они? Отдай!
— Прекрати! — Марина попыталась оттащить сестру от своего стола, где лежали аккуратно подготовленные домашние задания. — Мам! Мама!
Ирина появилась в дверях почти моментально, словно ждала за углом:
— Что тут происходит? Марина, прекрати сейчас же хватать сестру!
— Она первая начала! Она роется в моих вещах!
— Она мои конфеты спрятала! — пожаловалась Анна, мгновенно переходя на плачущий тон. — Мамочка, я хочу свои конфеты, которые папа мне купил.
Марина видела, как мать мгновенно смягчилась, наклонившись к Анне:
— Не плачь, Анечка. Сейчас мы всё найдём. Марина! — её голос стал жёстким. — Немедленно отдай сестре конфеты!
— Но я их не брала! Папа вчера сказал, что они для нас обеих!
Ирина выпрямилась, её глаза сузились:
— Не выдумывай. Сергей точно сказал, что купил их для Анечки. Ты уже большая, должна уступать младшей сестре. Это ты объедаешь дом, а не она. И не смей называть его папой, он тебе не отец.
Марина стояла, чувствуя, как слёзы наворачиваются на глаза, но она не могла позволить себе заплакать. Тогда мама скажет, что она «устраивает сцены», чтобы манипулировать. Она уже это слышала десятки раз.
Ирина принялась обыскивать комнату, выдвигая ящики стола и заглядывая под кровать. Анна стояла рядом с триумфальной улыбкой.
— Да говорю же, я не брала никаких конфет! — взорвалась Марина.
— А это что? — Ирина вытащила из-под подушки Марины смятую конфетную обёртку. — Ты не только воровка, но ещё и врунья!
Марина в ужасе смотрела на обёртку — она точно не клала её туда. Анна тихонько хихикнула за спиной матери, и Марина поняла, что произошло.
— Это она подложила! Она специально!
— Довольно! — отрезала Ирина. — Марш в угол! Будешь стоять, пока не научишься говорить правду и уважать сестру!
После этого, взяв Анну за руку, Ирина вышла из комнаты, нежно приговаривая:
— Не расстраивайся, Анечка, мы купим тебе новые конфеты, ещё вкуснее…
Марина осталась одна, кусая губы, чтобы не расплакаться. Она ненавидела Анну в этот момент, но ещё больше ей было больно от того, что мама, её собственная мама, всегда принимала сторону неродной дочери.
Школа, 1993 год
— Марина, задержись на минуту, — классная руководительница, Нина Васильевна, махнула ей рукой, когда прозвенел звонок с последнего урока.
Марина с тяжёлым сердцем подошла к столу. Она уже догадывалась, о чём пойдёт речь.
— Что случилось с твоим сочинением? Ты всегда пишешь так хорошо, а тут такой… — Нина Васильевна замялась, подбирая слово, — странный текст. И почерк совсем не твой.
— Это не моё сочинение, — тихо сказала Марина. — Это Анна написала. Она взяла мою тетрадь и сдала, а свою спрятала.
Учительница нахмурилась:
— Марина, я понимаю, что у тебя сложные отношения с сестрой, но нельзя всё время винить её в своих проблемах. Это серьёзное обвинение.
— Но это правда! — взмолилась Марина. — Посмотрите на почерк, это не мой!
— Тебе придётся переписать работу, — строго сказала Нина Васильевна. — И прекратить эти бесконечные конфликты с сестрой. Анна — хорошая девочка, ты старше и должна с пониманием относиться к младшей сестре.
Марина сжала кулаки. Конечно, для всех Анна была «хорошей девочкой» — улыбчивой, приветливой, всегда готовой помочь… для всех, кроме Марины, которая знала её настоящее лицо.
Выйдя из школы, она увидела Анну, ждущую у ворот с несколькими подружками. Когда Анна заметила Марину, на её лице появилась довольная улыбка.
— Как дела, сестрёнка? — сладко спросила она. — Нина Васильевна не ругала тебя за ужасное сочинение?
Марина прошла мимо, не сказав ни слова. В этот момент она поклялась себе, что однажды уедет из этого дома и никогда, никогда больше не позволит ни Анне, ни матери управлять своей жизнью.
Марина вздрогнула, возвращаясь в настоящее. За окном школьного кабинета серое февральское небо 2024 года было так не похоже на пасмурное небо её детства, но чувство бессилия и гнева оставалось таким же острым.
— Мариш, ты слушаешь? — голос матери в трубке звучал обеспокоенно. — Это очень важно. Если Анна продаст свою долю, я останусь на улице. Ты же не хочешь, чтобы твоя мать бомжевала?
Марина глубоко вздохнула, пытаясь унять дрожь в руках.
— Почему ты вообще оформила на неё долю в квартире? Это же твоя квартира, ты там жила до встречи с Сергеем.
— Анечка — моя дочь, как и ты, — ответила Ирина тоном, не терпящим возражений. — После смерти Сергея я хотела, чтобы у неё было что-то своё. Ты же уехала, у тебя своя жизнь, а она осталась со мной.
Марина слышала в этих словах знакомый посыл: ты бросила нас, а Анна — нет. Ты эгоистка, а она — заботливая дочь.
Только сейчас это уже не работало.
— Мама, мне пора идти на урок, — спокойно сказала Марина. — Я перезвоню тебе вечером, хорошо?
— Но Мариша, это срочно! Риэлторы придут завтра с покупателем! Что мне делать?
— Позвони своей Анечке и спроси у неё, — Марина не смогла сдержать горечь в голосе. — Пусть объяснит, почему продаёт квартиру над головой собственной матери.
— У неё сложная ситуация, долги, ипотека, — начала защищаться Ирина. — Ты не понимаешь…
— Я перезвоню, — твёрдо сказала Марина и завершила вызов.
Дома Марину ждал сын Костя, высокий семнадцатилетний юноша, так похожий на отца, что иногда у неё перехватывало дыхание от этого сходства.
— Мам, ты какая-то не такая, — заметил Костя, когда они ужинали. — Что-то случилось в школе?
Марина покачала головой:
— Бабушка звонила. У неё проблемы.
— Серьёзные? — Костя нахмурился. Он редко видел бабушку, она приезжала только на его десятилетие, да и то пробыла всего день, постоянно разговаривая по телефону с «Анечкой», беспокоясь, как там она справляется с детьми.
— Анна продаёт свою долю в их квартире, — объяснила Марина. — Бабушка в панике.
— А ты что будешь делать? — спросил Костя с той прямотой, которая иногда пугала Марину. Словно он видел её насквозь.
Марина помешала чай, наблюдая, как крутится воронка:
— Не знаю. Наверное, поговорю с адвокатом, спрошу, что можно сделать.
— Я думал, ты не общаешься с ними, — тихо произнёс Костя.
Марина подняла взгляд на сына:
— Почему ты так решил?
— Ну, они никогда не приезжают, не звонят на праздники. Ты никогда о них не рассказываешь. И каждый раз, когда бабушка звонит, у тебя потом плохое настроение.
Марина невольно улыбнулась. Её мальчик видел гораздо больше, чем она думала.
— У нас сложные отношения, — признала она. — Но она всё-таки моя мать.
Вечером, когда Костя ушёл к себе готовиться к завтрашней контрольной, Марина набрала номер матери. Ответ пришёл после пятого гудка.
— Да, Мариночка, — голос Ирины звучал устало.
— Я поговорила со знакомым юристом, — солгала Марина. На самом деле она просто нашла информацию в интернете. — Ты можешь попробовать воспользоваться правом преимущественной покупки. Или оспорить сделку, если докажешь, что Анна действует недобросовестно.
— Преимущественная покупка? — переспросила Ирина. — А что это значит?
— Что когда совладелец продаёт свою долю, другие совладельцы имеют право купить её первыми по той же цене, — объяснила Марина.
— Но у меня нет таких денег! — воскликнула Ирина. — Анечка хочет за свою долю три миллиона. Где я их возьму?
Марина помолчала. Три миллиона… У неё с мужем была ипотека, они выплачивали кредит за машину, откладывали на образование Кости. Таких денег у них просто не было.
— А ты не пробовала поговорить с Анной? Может, она согласится на рассрочку или…
— Она говорит, что ей нужны деньги сейчас. У них какие-то проблемы с ипотекой, муж потерял работу. Ты же знаешь, какое сейчас время сложное.
Марина почувствовала, как в груди поднимается знакомая боль. Ей захотелось спросить: «А ты знаешь, мама, что у меня тоже ипотека? Что мы с Олегом последние пять лет каждую копейку считаем, чтобы Косте репетиторов нанять? Что я подрабатываю вечерами проверкой олимпиадных работ, чтобы свести концы с концами?»
Но вместо этого она спросила:
— И что ты хочешь, чтобы я сделала?
В трубке повисла тишина. Затем Ирина произнесла тихо, но с явным подтекстом:
— Ну, ты же у нас успешная. Образованная. С мужем-инженером. Может, вы могли бы помочь? Я бы жила с вами, много места не заняла бы.
Марина закрыла глаза. Вот оно.
— Мама, у нас однокомнатная квартира. Мы втроём там живём. Костя скоро в университет поступать будет, ему нужно отдельное пространство для подготовки.
— Но ты же не оставишь меня на улице? — голос Ирины стал плаксивым. — Я всю жизнь вас растила, жертвовала собой…
— Нас? — внезапно спросила Марина. — Или только Анну?
— Что ты такое говоришь? — возмутилась Ирина. — Я вас одинаково любила!
Марина почувствовала, как что-то ломается внутри — плотина, которую она строила годами, сдерживая обиду, гнев, боль.
— Неправда, — её голос был тихим, но твёрдым. — Ты никогда не любила меня так, как её. Всегда её защищала, всегда ей верила, всегда ставила её интересы выше моих. Для тебя я была чужой в собственном доме.
— Как ты можешь? После всего, что я для тебя сделала? — в голосе Ирины зазвучали гневные нотки. — Я одна тебя растила, пока не встретила Сергея!
— И никогда не давала мне забыть об этом, — парировала Марина. — Каждый раз, когда я просила внимания, ты напоминала, как тебе тяжело было со мной. Как будто я виновата в том, что родилась.
— Марина, прекрати! — голос матери взлетел на октаву выше. — Ты всегда была сложным ребёнком! Всегда обижалась, всегда ревновала, всегда требовала больше внимания! А Анечка никогда не доставляла мне таких проблем!
Марина чувствовала, как по щекам текут слёзы, но её голос оставался спокойным:
— Потому что ты потакала каждой её прихоти. Помнишь, как она испортила мой школьный проект, над которым я работала неделю? И ты сказала, что я сама виновата, потому что оставила его там, где она могла достать.
— Ей было пять лет! Она не понимала!
— А когда она украла мои деньги, накопленные на поездку с классом? Ей было двенадцать, она прекрасно понимала, что делает. А ты обвинила меня в том, что я придумала это, чтобы очернить её.
— Мариш, это было так давно, — Ирина сменила тон на примирительный. — Зачем ворошить прошлое? Сейчас мне нужна твоя помощь. Я старая, больная женщина. Куда я пойду, если Анечка продаст квартиру?
И внезапно Марина поняла, что ответ на этот вопрос был у неё всегда.
— К Анечке, — спокойно сказала она. — Иди к своей настоящей дочери, которую ты всегда любила больше. Пусть она тебе поможет.
— Но она же продаёт квартиру! Ты не слушаешь…
— Я слушаю, мама. Всю жизнь слушаю. И знаешь, что? Я больше не могу. Тридцать лет я пыталась заслужить твою любовь, но теперь понимаю — это невозможно. Ты просто не способна любить меня так, как любишь её.
— Марина! Как ты смеешь…
— Я мать, мама, — тихо сказала Марина. — И я знаю, что значит любить ребёнка безусловно. Я никогда не заставлю Костю чувствовать себя менее важным, менее любимым, менее достойным, чем кто-то другой. Ты не научила меня этому, но я научилась сама.
В трубке повисла тишина. Затем Ирина произнесла дрожащим голосом:
— Значит, ты отказываешься помогать собственной матери? После всего, что я для тебя сделала?
Марина глубоко вздохнула:
— Да, мама. Я отказываюсь. Прощай.
Она нажала отбой и некоторое время смотрела на погасший экран телефона. Странное чувство заполняло её — смесь грусти, сожаления и… облегчения. Словно тяжёлый груз, который она несла всю жизнь, внезапно исчез.
В дверь тихонько постучали. Костя заглянул в комнату:
— Мам, ты в порядке? Я слышал, ты плачешь.
Марина вытерла щёки и улыбнулась сыну:
— Да, родной. Теперь в порядке.
Костя помедлил, затем спросил:
— Ты поможешь бабушке?
Марина покачала головой:
— Нет. Это был сложный выбор, но я думаю, что он правильный. Иногда нужно отпустить прошлое, чтобы двигаться дальше.
Костя кивнул, будто понимал гораздо больше, чем она рассказывала:
— Могу я обнять тебя?
Марина раскрыла объятия, и её сын — уже почти мужчина — крепко прижал её к себе. И в этот момент она знала, что сделала правильный выбор.
Тридцать лет она жила с незаживающей раной, пытаясь доказать матери, что достойна любви. Но сейчас, наконец, она поняла — ей больше не нужно ничего доказывать. Ни себе, ни маме, ни кому-либо ещё.
Она свободна.
Наутро Марина проснулась с лёгкостью, которой не испытывала уже много лет. Телефон показывал пять пропущенных вызовов от матери, но она отложила его в сторону. На кухне Костя готовил завтрак, а муж Олег перелистывал новости на планшете.
— Что делать будем в выходные? — спросил Олег, поднимая на неё взгляд. — Поедем к родителям на дачу или останемся в городе?
Марина улыбнулась, глядя на двух самых важных мужчин в своей жизни:
— Знаете, я думаю, нам давно пора съездить к морю. Хотя бы на несколько дней. Что скажете?
Свобода от прошлого — это возможность по-настоящему жить настоящим. И впервые за долгие годы Марина чувствовала себя по-настоящему свободной.
