— Мам, я же говорила тебе! — голос дочери звенел через телефон, как разбитое стекло. — Никаких животных в моём доме не будет. Шерсть, запах, грязь. Ты что, не понимаешь?
Мария смотрела на Рыжика и чувствовала, как что-то рвётся внутри.
А он лежал на подоконнике, подставив морду солнцу. Такой довольный, такой домашний. Пять лет он был её тенью. Утром — мурчание в ухо вместо будильника. Вечером — тёплый комок на коленях перед телевизором.
— Но Настенька.
— Никаких «но»! — дочь не дала договорить. — Либо ты переезжаешь ко мне нормально, либо сидишь в своей однушке дальше. Решай сама.
Телефон замолчал.
Мария опустилась на стул. Руки дрожали — то ли от обиды, то ли от страха. На пенсию вышла месяц назад, денег — кот наплакал. Настя предложила переехать к ней. Хорошая квартира, внуки рядом.
— Что же делать, Рыжик?
Кот открыл один жёлтый глаз. Посмотрел так, будто понял всё.
Мария встала. Пошла к шкафу за переноской.
В приюте пахло хлоркой и одиночеством. Молоденькая волонтёрка принимала документы, а Мария гладила Рыжика через прутья переноски.
— Вы уверены? — девочка смотрела сочувствующе. — Кот явно домашний, привязан к вам.
— Уверена, — солгала Мария.
— Хорошо. Мы найдём ему семью.
Семью. Слово резануло по живому. А она, значит, уже не семья.
До дома шла пешком. Два часа. Специально — чтобы успокоиться. Чтобы слёзы на ветру высохли раньше, чем соседи увидят.
Квартира встретила тишиной. Миска стояла на месте. Пустая. Игрушечная мышка под диваном — одинокая и ненужная.
Мария села на кровать и заплакала. По-настоящему. Как не плакала даже когда муж умер.
Первые два дня Мария делала вид, что всё в порядке.
Убирала квартиру — теперь-то можно было мыть полы без оглядки на лоток. Стирала шторы — не будет больше рыжих волосков на ткани. Даже пропылесосила диван особенно тщательно.
— Вот видишь, — говорила себе вслух, — как хорошо стало. Чисто. Просторно.
Но на третий день проснулась и автоматически потянулась погладить тёплый бок. Рука нащупала пустоту.
А ещё через час поймала себя на том, что насыпает корм в миску.
— Дура, — прошептала и быстро убрала её в шкаф.
Настя звонила каждый день. Проверяла.
— Ну как дела, мам? Вещи собираешь?
— Собираю, — врала Мария, глядя на нетронутые коробки.
— И правильно. Увидишь, как заживёшь! У меня посудомойка, стиральная машина хорошая. Не то что в твоей коммуналке.
Мария кивала трубке. А сама думала: а где же Рыжик сейчас? В клетке сидит? Или уже новые хозяева нашлись?
К концу недели стало совсем плохо.
Мария ходила по квартире кругами. Из кухни в комнату, из комнаты в прихожую. Как маятник. Как заводная игрушка.
Соседка тётя Вера встретила на лестнице:
— Маша, ты чего такая бледная? Заболела?
— Да так, уставать быстро стала.
— А где кот твой? Давно не видела.
Мария отвернулась. Промямлила что-то про дачу у подруги.
Тётя Вера покачала головой:
— Странно. Рыжик-то домосед был. Никуда дальше двора не ходил.
Дома Мария села на кухне и заплакала. Тихо, без всхлипов. Просто слёзы текли и текли.
Взяла телефон. Нашла номер приюта.
— Алло? Это Гришина Мария. Я на прошлой неделе кота принесла.
— Ах да! Рыжего красавца. А что случилось?
— Просто, как он там? Ест хорошо?
Девушка помолчала.
— Если честно, он у нас совсем не ест. Сидит в углу клетки и смотрит в одну точку. Мы думали, может, заболел, но ветеринар сказал — тоскует.
У Марии перехватило дыхание.
— А можно его ещё вернуть?
— Конечно можно! Мы же не продаём их, мы пристраиваем. Хотите завтра забрать?
Мария чуть не закричала «да!». Но вспомнила Настин голос: «Либо ко мне без кота, либо сидишь в своей однушке».
— Нет, нет, пусть остаётся. Спасибо.
Положила трубку и ударилась в слёзы по-настоящему.
На шестой день позвонила подруга Люся:
— Маш, ты чего голос такой? Простыла?
— Не простыла.
— А что тогда? Расскажи.
И Мария рассказала. Всё. Про Настины ультиматумы, про приют, про то, как теперь ходит по пустой квартире и разговаривает с тенями.
Люся молчала долго. Потом сказала:
— Дочери, конечно, виднее. Но скажи мне — а ты сама-то хочешь к ней переезжать?
— Хочу, — быстро ответила Мария. — То есть, не знаю. Страшно одной оставаться.
— Страшно одной или страшно без денег?
Вопрос попал в точку.
— Маша, у тебя пенсия небольшая, но на жизнь хватает. Квартира своя. Соседи хорошие. Зачем тебе переезжать в чужой дом на чужих условиях?
— Но Настя настаивает.
— Ты должна быть счастливой. А не удобной для дочери.
После разговора с Люсей Мария долго сидела на кухне. Смотрела в окно.
А во дворе как раз мальчишка с девочкой играли с котёнком. Серый пушистый комочек носился за бантиком, кувыркался, мяукал. Дети смеялись.
И Мария вдруг поняла: она предала Рыжика. Предала того, кто любил её без условий. Кто не требовал от неё быть удобной. Кто просто был рядом — и этого хватало для счастья.
А она выбрала дочь, которая ставит ультиматумы. Которая не может принять мать такой, какая она есть — с котом, с маленькой пенсией, со старенькой мебелью.
— Господи, что я наделала.
Седьмое утро началось с телефонного звонка. Настя.
— Мам, я сегодня после работы заеду. Посмотрю, как у тебя дела с переездом.
— Хорошо, — сказала Мария.
А сама подумала: неужели всё? Неужели сегодня она окончательно сломает свою жизнь?
Достала коробки из кладовки. Начала складывать книги. Фотографии. Рыжикову игрушечную мышку завернула в бумагу и тоже положила.
На память.
Работала молча, методично. Как готовилась к собственным похоронам.
А в три часа дня услышала знакомое мяуканье под дверью.
Замерла.
Звук повторился. Настойчиво. Требовательно.
Мария бросила коробку с посудой — та грохнулась на пол, что-то разбилось — и кинулась к двери.
Распахнула — на пороге сидели двое.
Рыжик — худой, с грустными глазами. И рядом с ним — изящная серая кошечка с белой манишкой.
Они смотрели на неё терпеливо. Как будто знали, что она откроет.
— Рыжик, — прошептала Мария. — Боже мой, Рыжик!
Упала на колени. Протянула руки.
Кот мяукнул — тихо, жалобно — и прыгнул к ней на грудь. Тёрся головой о щёку, мурчал, будто плакал от счастья.
А серая кошечка осторожно обнюхала Марины пальцы. И тоже замурлыкала — доверчиво, как старая знакомая.
— Откуда ты её взял? — Мария гладила обоих, смеялась сквозь слёзы. — Где нашёл такую красавицу?
Рыжик мурчал в ответ. А в его жёлтых глазах Мария прочитала всё:
Я вернулся. Я привёл тебе подругу. Теперь нас трое. Теперь ты точно не будешь одна.
Мария сидела на полу прихожей, прижимая к себе кота. Рыжик урчал, как трактор, а серая кошечка деликатно умывала лапку. Они были дома. Наконец-то дома.
И тут раздался звонок в дверь.
Резкий. Нетерпеливый.
Мария замерла. Часы показывали половину четвёртого. Настя сказала — после работы. Значит, она.
— Мам! Открывай! — голос дочери прорезал тишину как нож.
Рыжик насторожился. Кошечка юркнула под вешалку.
Мария медленно поднялась. Руки тряслись.
— Иду, Настенька.
Щёлкнула замком. Настя ввалилась в прихожую с пакетами, деловито стряхивая капли дождя с куртки.
— Привет, мам! Я тебе коробки для переезда принесла, хорошие, прочные, — Она остановилась как вкопанная.
Рыжик сидел посреди коридора. Спокойно. Как хозяин.
Настино лицо вытянулось.
— Это что за чёрт?!
— Настенька, дай объясню.
— Мать! — голос дочери взлетел на три тона. — Ты что, с ума окончательно сошла?! Я же говорила — в приют его!
— Он сам вернулся.
— Сам?! — Настя ткнула пальцем в Рыжика. — Он что, на автобусе ехал?! Ты его забрала! Ты меня обманула!
Мария отступила к стене. В груди колотилось сердце — быстро-быстро, как у загнанного зверька.
— Не забирала, правда. Он просто пришёл.
— И я должна в это поверить?! — Настя швырнула пакеты на пол. — Мама, мне сорок лет! Я не ребёнок! Не ври мне в глаза!
— Не вру.
— Врешь! — крик эхом отдался от стен. — Все врут! Все думают, что я дура! Муж врёт про командировки, дети врут про оценки, а теперь ещё и ты!
Рыжик фыркнул и направился в комнату. Гордо, хвост трубой.
— Куда пошёл?! — Настя кинулась за ним. — А это еще кто?
Остановилась в дверях. Увидела серую кошечку на диване.
Воцарилась мёртвая тишина.
— Мама, — голос Насти стал тихим. Опасно тихим. — Сколько их?
— Двое.
— Двое?! В одно комнате двое котов?! — дочь схватилась за голову. — Мама, ты понимаешь, что творишь?! Ты живёшь как старая кошатница! Как ненормальная!
Мария сжалась. Слова били, как пощёчины.
— Настенька, пожалуйста.
— И не говори ничего! — глаза дочери метали молнии. — Я пытаюсь тебе помочь! Предлагаю нормальную жизнь! А ты что? Цепляешься за этих тварей!
— Они не твари, — тихо сказала Мария.
— Что?!
— Сказала — они не твари. — Голос окреп. — Они мои друзья.
Настя уставилась на мать, как на сумасшедшую.
— Друзья?! Мама, это животные! Они не понимают человеческой речи! Они не чувствуют, как люди! У них же одни рефлексы! Инстинкты!
— А ты понимаешь? — неожиданно спросила Мария.
— Что я понимаю?!
— Человеческую речь. Чувства. — Мария выпрямилась. — Я тебе сколько раз говорила, что люблю Рыжика. А ты что? Ультиматум поставила.
— Я забочусь о твоём будущем!
— О моём? Или о своём удобстве?
Настя отступила, как от удара.
— Мама, ты что несёшь?
— Правду несу. — Мария подошла к дивану, села рядом с котами. — Всю жизнь я подстраивалась под других. Под мужа, под тебя, под всех. А теперь мне шестьдесят два, и я наконец поняла — хочу жить для себя.
— Для себя?! С котами?!
— С теми, кто меня любит просто так. Не потому, что я удобная.
Серая кошечка мяукнула и потёрлась о Марину руку. Рыжик запрыгнул на колени.
Настя смотрела на эту картину с отвращением.
— Мама, ты деградируешь. Понимаешь? Превращаешься в старую истеричку, которая разговаривает с котами!
— А ты превращаешься в человека, который не способен принять мать такой, какая она есть. — Мария гладила Рыжика. — Знаешь, что он сделал? Убежал из приюта и привёл мне подругу. Чтобы я не была одна. А что сделала ты? Поставила условие — либо я, либо он.
— Потому что я думаю о практичности! О гигиене!
— О контроле, — перебила Мария. — Ты хочешь, чтобы я переехала к тебе и стала удобной бабушкой. Чтобы с детьми сидела, борщи варила, а сама при этом была незаметной.
— Неправда!
— Правда. — Мария встала. — И знаешь что? Я не хочу быть удобной. Хочу жить свою жизнь.
Повисла тишина. Настя стояла посреди комнаты — растерянная, злая, обиженная.
— Хорошо. — Она схватила сумку. — Тогда живи здесь. Одна. С ними. Только не жалуйся потом, что денег нет, что одиноко. Не звони мне за помощью!
— Не буду, — пообещала Мария.
— И вообще — не звони. Пока не образумишься.
Настя выскочила из квартиры. Дверь хлопнула так, что задрожали стёкла.
Мария опустилась на диван.
Рыжик и серая кошечка притулились к ней с двух сторон — тёплые, живые, преданные.
— Ну что, — прошептала она, — остались мы втроём.
И вдруг поняла: впервые за много лет ей не страшно оставаться одной. Да и разве она одна теперь?
По утрам Мария просыпалась от мурчания. Рыжик и Муся спали рядом, свернувшись в теплые клубочки.
Впервые за годы утро встречало Марию не тревогой, а покоем.
Телефон молчал уже три недели. Настя не звонила. Мария тоже.
Денег, конечно, было в обрез. Пенсия маленькая, коммуналка, корм для двоих котов. Но Мария научилась экономить. Покупала на рынке в конце дня — продавцы скидки делали. Готовила сама вместо полуфабрикатов.
Соседка тётя Вера как-то встретила в подъезде:
— Маш, ты чего такая? Помолодела что ли?
— Может, и помолодела, — засмеялась Мария. — Душой точно.
— А коты твои где? Слышала, у тебя теперь два.
— Дома, где же. Хозяйничают.
— И правильно! — тётя Вера махнула рукой. — Что дочка-то говорит?
— Дочка пока молчит, — честно ответила Мария. — Обижается.
— Ну и пусть. Детей растим не для того, чтобы потом в клетку к ним садиться.
В субботу Мария шла с рынка — пакеты тяжёлые, но настроение хорошее. Купила рыбу для котов, себе творог и даже цветы — просто так, для красоты.
У подъезда столкнулась с мальчишкой лет десяти. Знакомое лицо.
— Бабушка, а вы тётя Мария?
— Я. А ты кто?
— Я Димка. Мне бабушка Вера про вас рассказывала. Вы котов спасли!
Мария улыбнулась. Сейчас уже половина двора знала историю про кота, который сбежал из приюта и привёл подругу.
— Не спасла. Просто приняла.
— А можно на них посмотреть?
— Конечно. Пойдём.
Дома Рыжик сразу потёрся о Димкины ноги, а Муся осторожно понюхала протянутую ладошку.
— Ух ты! Какие красивые! — Димка осторожно погладил Мусю. — А она ручная?
— Очень. Только сначала привыкнуть должна.
Мальчик играл с котами полчаса. Мария заварила чай, достала печенье.
Когда Дима ушёл, Мария села у окна с чаем. Муся устроилась на коленях, Рыжик — на подлокотнике кресла.
На улице моросил дождь, но в квартире было тепло и уютно.
Мария достала телефон. Долго смотрела на Настин номер.
Потом написала сообщение:
«Настенька, я тебя люблю. Когда будешь готова принять меня такой, какая я есть — звони. Дом наш всегда открыт. Целую.»
Отправила.
Ответа не было. Но Мария не расстроилась.
У неё теперь было время. Время жить, любить, быть собой.
А остальное, остальное приложится.
