— А это моя жена, у неё талант: делать из детей гениев в три года! — хохотнул Валентин, показывая на меня. Все засмеялись. А я сидела, не зная, куда деть глаза.
Двадцать пар родительских в кабинете второго «А»глаз буравили меня с жалостливым любопытством. В детстве я боялась публичных выступлений, а сейчас, в тридцать четыре, стала главной героиней унизительного спектакля, режиссёром которого выступил мой собственный муж.
— Представляете, — продолжал Валентин, упиваясь вниманием, — Роберт в пять лет уже читал энциклопедии, а в шесть решал задачи за третий класс! Это всё Алиса. Она у нас специалист по раннему развитию.
Учительница Елена Викторовна понимающе улыбнулась. Видимо, родительские собрания часто превращались в площадку для самоутверждения таких отцов, как мой муж.
— Давайте перейдём к вопросу летнего чтения, — тактично прервала она.
Но Валентин не унимался:
— Только вот с дисциплиной беда. Мама слишком мягкая. Правда, сынок?
Роберт, единственный ребёнок среди взрослых, ковырял трещину в парте и не поднимал глаз. На щеках выступил румянец стыда.
Внутри меня что-то оборвалось. Одно дело – унижать меня. Другое – втягивать в это сына.
***
Мы познакомились с Валентином семь лет назад на курсах фехтования. Я пришла за адреналином, он — за навыками для исторической реконструкции. Валентин покорил меня харизмой и знаниями. Его увлечение средневековой историей казалось таким искренним, что я сама загорелась этой темой.
Через полгода мы поженились, а ещё через год родился Роберт. Квартиру снимали, откладывая на первый взнос за ипотеку. Валентин работал менеджером по закупкам в крупной розничной сети, я — экспертом по развивающим методикам в детском центре.
***
Первые признаки проблем я заметила, когда сыну исполнилось три. Однажды, показывая Роберту карточки с буквами, я услышала от мужа:
— Ты не перегружаешь его? Зачем так рано? У него же мозг ещё не сформировался.
— Это не нагрузка, — возразила я. — Просто игра.
— Не хочу, чтобы мой сын стал ботаником с кучей комплексов.
Это звучало странно, учитывая, что сам Валентин гордился своими знаниями и постоянно демонстрировал их окружающим. Но я списала всё на усталость.
Потом подобные замечания стали звучать чаще, особенно при друзьях:
— Моя жена всё с карточками носится. Из сына гения в три года делает.
Все смеялись, а я улыбалась через силу. Шутка? Возможно. Но почему-то становилось больно.
К тому времени, когда Роберт пошёл в школу, наши отношения с Валентином стали похожи на игру с негласными правилами: я старалась не спорить при людях, не перебивать его рассказы, не поправлять, даже если он явно ошибался в фактах.
Сын рос впечатлительным и чутким. Он рано научился читать и действительно интересовался энциклопедиями, но это была его инициатива, а не результат моего давления. Роберт тянулся к знаниям
С поступлением в школу начались новые проблемы. Мальчик стал замкнутым, избегал отвечать на уроках, хотя дома демонстрировал отличные знания.
— Почему ты не поднимаешь руку? — спрашивала я. — Ты же знаешь правильный ответ.
Роберт пожимал плечами:
— Не хочу выделяться.
***
После родительского собрания мы ехали домой в тяжёлом молчании. Майский вечер выдался душным, кондиционер в машине работал вполсилы, и воздух казался густым, как кисель.
— Что с тобой сегодня? — наконец спросил Валентин. — Сидишь с таким лицом, будто я тебя оскорбил.
Я повернулась к нему, чувствуя, как внутри нарастает волна возмущения.
— А разве нет? Ты выставил меня какой-то помешанной мамашей. При всех родителях. При сыне.
— Да ладно тебе! Я просто пошутил. Все нормально восприняли.
— Кроме Роберта. Ты видел его лицо?
Валентин раздражённо вздохнул:
— Вечно ты драматизируешь. Роберт растёт мужчиной, ему нужно учиться принимать шутки.
— Шутки? — я сжала руки в кулаки. — Это была не шутка, а издевательство. Ты принижаешь мою работу, мои усилия с сыном… И самое главное — унижаешь его.
— Может, хватит? — Валентин резко затормозил на светофоре. — Я целый день вкалываю, чтобы вы жили нормально. Я плачу за эту дорогущую школу. И я имею право расслабиться и пошутить.
— За счёт нас с Робертом?
— Знаешь, — он посмотрел на меня с холодной усмешкой, — если бы ты поменьше психовала и побольше радовалась жизни, может, и атмосфера в семье была бы получше.
Эти слова задели меня за живое.
Дома Роберт сразу ушёл в свою комнату. Я начала готовить ужин, методично нарезая овощи для супа, сосредотачиваясь на этом простом действии, чтобы успокоиться.
Вспомнилось, как когда-то Валентин отчитал меня при коллегах с работы за то, что я якобы неправильно рассказала историю их корпоратива.
— У Алисы богатая фантазия, — сказал он тогда с той же снисходительной улыбкой. — На самом деле всё было совсем не так.
А на дне рождения моей сестры, он перебивал каждую мою попытку поддержать разговор, словно соревнуясь, кто из нас умнее и интереснее.
Почему я это терпела? Ради сына? Из страха остаться одной? Или потому что где-то в глубине души начала верить, что действительно всё преувеличиваю?
Валентин зашёл на кухню и открыл холодильник:
— Опять суп? Может, что-нибудь нормальное приготовишь?
— Например?
— Не знаю. Что-нибудь сытное. Мясо с гарниром.
— Хорошо, — спокойно ответила я. — Готовь, что хочешь. А я устала.
Я вытерла руки и вышла из кухни. Впервые за долгое время я почувствовала что-то похожее на… свободу?
В комнате сына я тихонько постучала:
— Можно к тебе?
Роберт сидел с книгой — очередной энциклопедией про космос.
— Всё нормально, мам, — сказал он слишком поспешно, и я заметила, как он украдкой вытер глаза.
Сердце сжалось. Я села рядом:
— Прости меня.
— За что? — удивился он.
— За то, что не защитила тебя сегодня. И за то, что позволяла папе говорить такие вещи раньше.
Роберт пожал плечами:
— Он просто шутит.
— Нет, — твёрдо сказала я. — Есть шутки, которые веселят всех. А есть те, что задевают кого-то. Это не шутки, а насмешки. И их не нужно терпеть. Даже от близких.
Сын посмотрел на меня с недоверием:
— И что теперь?
Хороший вопрос. Что теперь?
***
Ночью я не могла уснуть. Валентин похрапывал рядом, а я смотрела в потолок и думала. О нашей первой встрече. О том, как быстро промчались эти семь лет. О сыне, который начал стыдиться своих знаний и талантов.
Я вдруг поняла, что больше всего на свете боюсь, что Роберт вырастет таким же — будет самоутверждаться за счёт других, не умея ценить чужие достижения и уважать чужие чувства.
Мысль пришла внезапно и очень отчётливо.
Утром, когда Валентин собирался на работу, я сказала:
— Нам нужно поговорить. Сегодня вечером.
— О чём? — он машинально поправил галстук.
— О нас. О том, что происходит.
— Ты всё ещё дуешься из-за вчерашнего? — он закатил глаза. — Алиса, ты становишься невыносимой.
— Возможно, — согласилась я. — Но разговор состоится.
День я провела в размышлениях. Вспоминала, когда всё начало меняться. Когда восхищение Валентином сменилось напряжением. Когда его уверенность превратилась в высокомерие.
Вечером, отправив Роберта в гости к другу. Валентин пришёл в приподнятом настроении:
— Представляешь, меня хотят отправить в Японию на международную торговую выставку! Две недели в Токио, все расходы оплачены!
— Здорово, — сказала я. — Давай сначала поговорим.
Он вздохнул, но сел за стол:
— Ну, давай. Что случилось на этот раз?
Я смотрела на мужчину напротив — красивого, успешного, уверенного в себе. Когда-то я любила его до замирания сердца. Сейчас… я не знала, что чувствую.
— Вчера на собрании ты унизил меня и сына, — начала я. — И это не первый раз.
— Опять двадцать пять, — он поморщился. — Я же извинился.
— Нет, не извинился. Ты сказал, что я драматизирую.
— Потому что так и есть! — он повысил голос. — Ты из мухи делаешь слона. Обычная шутка, все смеялись.
— Смеялись над нами, — тихо сказала я. — И это происходит постоянно. Ты подрываешь мой авторитет при сыне. Высмеиваешь мои усилия. Перебиваешь меня при людях.
— Ой, только не надо этих женских штучек, — он встал из-за стола. — У меня был тяжёлый день, я не собираюсь выслушивать список претензий.
— Садись, — твёрдо сказала я. — Это важно.
Что-то в моём тоне заставило его послушаться.
— Я хочу, чтобы ты осознал: твои «шутки» разрушают нашу семью. Роберт начал стесняться своих знаний. Он боится отвечать на уроках. Знаешь, почему? Потому что не хочет быть «ботаником с комплексами».
Валентин хмыкнул:
— Я так один раз сказал, и то не ему.
— Дети всё слышат. Всё впитывают. И сейчас Роберт впитывает, что быть умным — это плохо, что мама — объект для насмешек, а папа может унижать других, чтобы выглядеть круто.
— Не преувеличивай.
— Я не преувеличиваю. Я наблюдаю. И я больше не буду это терпеть.
— И что, по-твоему, я должен делать? Фильтровать каждое слово? Советоваться с тобой перед тем, как открыть рот?
— Ты должен ценить. Меня, сына, наши чувства. Это называется «нормальные отношения».
Он фыркнул:
— Ты насмотрелась своих статей по психологии? Или это в вашем центре для умников такому учат?
— Видишь? — я покачала головой. — Ты снова пытаешься меня задеть, обесценить то, что я говорю.
— Потому что это бред! — он стукнул ладонью по столу. — Я работаю, обеспечиваю семью, плачу за ипотеку, за школу, за твои курсы повышения квалификации! А ты устраиваешь мне выговор из-за пары шуток!
— Дело не в шутках, — я старалась говорить спокойно. — Дело в отношении. В неуважительном поведении.
— Знаешь что, — Валентин встал, — я не буду это слушать. Поговорим, когда успокоишься и перестанешь нести чушь.
Он направился к двери.
— Если ты сейчас уйдёшь, — сказала я ему в спину, — это будет означать, что тебе плевать на нашу семью.
Он обернулся с кривой усмешкой:
— Шантаж? Серьёзно? Я просто хочу закончить этот глупый разговор.
— А я хочу, чтобы ты выбрал: либо мы вместе работаем над отношениями, либо… — я сделала глубокий вдох, — либо расстаёмся.
Это было самое сложное решение в моей жизни.
— Ты что, угрожаешь мне разводом? — он рассмеялся, но как-то нервно. — Из-за такой ерунды?
— Нет, не из-за ерунды. Из-за неуважительного отношения, которое длится годами. Из-за того, что я не хочу, чтобы наш сын вырос, считая нормальным унижать близких.
Валентин смотрел на меня долгим взглядом:
— Ты это серьёзно? Готова разрушить семью?
— Семью разрушает тот, кто не ценит её, — тихо ответила я. — И я не угрожаю. Я предлагаю выбор: либо мы меняемся вместе, либо идём разными путями.
Он сел обратно, и я увидела растерянность в его глазах:
— Что значит «меняемся вместе»?
— Это значит, что мы оба признаём проблему и работаем над ней. Ты осознаёшь, что твои шутки задевают. Я, возможно, учусь не воспринимать всё близко к сердцу. Мы разговариваем. Слушаем друг друга. Стараемся понимать друг друга.
— Звучит как какая-то терапия, — он поморщился.
— Называй как хочешь. Но без этого я не вижу будущего.
— Я не знаю, что ты от меня хочешь, — пробормотал Валентин. — Вечно чем-то недовольна. Претензия за претензией…
— Я хочу уважения, — твердо, почти по слогам. — Не подачек. Не пафосных рассказов на собраниях. Не снисходительных взглядов. А уважения.
Он только пожал плечами. Как будто я просила невозможного. Мне стало ясно: он не собирается меняться. Потому что не считает, что с ним что-то не так.
На следующее утро он уехал, хлопнув дверью. Без прощания. Без «обнимаю», без «позвоню». Просто ушёл.
Я сидела на кухне, глядя в чашку, и не чувствовала ничего.
Ни обиды. Ни страха. Ни сожаления.
Только усталость. Через три дня он не вернулся.
Написал сообщение:
«Мне нужно подумать. Возьму паузу. Роберту скажи, что в командировке».
И тишина.
Ну и пусть. Я не стала оправдываться перед сыном. Сказала правду, насколько могла:
— Папа уехал. Ему сейчас трудно быть с нами.
Роберт только кивнул. Он уже всё понял. Дети всё чувствуют. Даже когда молчат.
Неделя.Потом вторая.
Я начинала просыпаться утром без сдавленного комка в груди. Роберт стал чаще смеяться. Громко, искренне. Спрашивать. Рассказывать. Он снова начал поднимать руку на уроках.
А Валентин?
Он прислал письмо. Сухое. Без «прости». Без «давай попробуем».
«Я подумал. Ты права — мы не подходим друг другу. Я заберу свои вещи на выходных. По поводу Роберта договоримся. Через юриста».
ВСЁ.
Восемь лет брака. И сухое — «договоримся». Даже не спросил, как мы. Не поинтересовался, как чувствует себя сын, которого сам унижал. И я поняла: я больше не буду ждать, что он одумается. Не жду, что извинится. Не жду, что станет другим. Я просто живу без мужа, который самоутверждается за счёт своих сына и жены.
На выходных он пришёл, собрал вещи молча. Пару раз порывался сказать что-то. Не смог. Роберт не вышел из комнаты. А я стояла у двери и просто наблюдала, как он уходит.
— Пока, — бросил он, не поднимая глаз.
— Бывай, — ответила я.
И даже не хлопнула дверь. Она просто закрылась за ним — навсегда.
