То, что кошку надо пристроить, Марина Сергеевна поняла сразу, как очнулась в больничной палате. Левая рука не слушалась, во рту был какой-то ватный привкус, и медсестра, склонившись над ней, говорила медленно, будто с маленьким ребёнком:
— Марина Сергеевна, вы слышите меня? Кивайте, если понимаете.
Она кивнула. Понимала. Инсульт. Слово страшное, но она его знала. Соседка Вера Ивановна год назад так же лежала, потом полгода восстанавливалась. А некоторые и вовсе…
— Оксана… Дочь… — с трудом выдавила Марина Сергеевна.
— Уже едет, не волнуйтесь. Всё будет хорошо. Вы вовремя скорую вызвали, это главное.
Вовремя… Марина Сергеевна закрыла глаза, вспоминая. Встала утром, хотела чай заварить, и вдруг рука не поднимается, чашка из пальцев выскользнула, разбилась. И ноги подкосились. Она успела телефон схватить, три раза промахнулась, набирая номер Оксаны, наконец дозвонилась, прохрипела: «Приезжай… Плохо мне…» А потом Рыжая… Рыжая прижалась к ней, мяукала жалобно, лизала руку, грела…
Рыжая. Господи, как же она там, одна?
Дочь приехала через час. Села рядом с кроватью, взяла мать за здоровую руку, заплакала.
— Мам, ну что ты меня так напугала? Я думала… Я думала, что не успею, — всхлипывала Оксана.
— Жива я, жива, — невнятно пробормотала Марина Сергеевна. — Оксань… Рыжая… Она дома одна…
— Мам, я уже всё сделала! Соседку попросила, тётю Галю, она зашла, покормила. Не переживай.
— Нет… Ты не понимаешь… — Марина Сергеевна сглотнула, собралась с силами. — Врач… Сколько я тут?
Оксана помялась.
— Доктор сказал… Три недели точно в больнице. Потом реабилитация. В центре специальном, там с тобой заниматься будут, руку разрабатывать, ходить учить заново. Мам, это обязательно, понимаешь? Два месяца минимум. Иначе не восстановишься.
Два с половиной месяца. Марина Сергеевна закрыла глаза. Как Рыжая столько времени одна просидит? Даже если Оксана будет приезжать кормить… Нет, это невозможно. Кошка затоскует, заболеет.
— Оксань, а ты… Ты не могла бы её к себе взять? Временно? — тихо спросила мать.
Дочь виновато покачала головой:
— Мам, ты же знаешь, у Саньки аллергия. На кошачью шерсть. Мы уже проверяли, помнишь, когда к тебе в гости приезжали в прошлом месяце? Он весь покрылся сыпью, чихал, глаза распухли. Врач категорически запретил. Я бы рада, честное слово, но не могу.
— А если на балкон её… Или в комнату отдельную…
— Мам, шерсть всё равно по квартире летает. Педиатр сказал никаких животных. Прости.
Марина Сергеевна кивнула. Понимала. Внук важнее. Конечно, важнее. Только вот что же теперь с Рыжей делать?
— Надо… пристроить её, — тихо сказала она.
— Что? Мам, ты о чём? — не поняла дочь.
— Рыжую. Пристроить надо. В хорошие руки. Я… я не знаю, сколько ещё проживу после этого. Может, повторится. Может, вообще… — голос сорвался. — А она останется одна. Лучше сейчас, пока я могу выбрать людей нормальных.
— Мам, не говори так! Ты поправишься! Врачи сказали, прогноз хороший!
— Оксана, — строго сказала Марина Сергеевна, насколько смогла строго с перекошенным ртом. — Найди ей хозяев. Хороших. Чтобы любили животных, чтобы дом был, а не квартира. Чтобы… — она всхлипнула. — Чтобы не обижали.
А потом, когда Оксана вышла в коридор позвонить мужу, Марина Сергеевна лежала и смотрела в потолок, вспоминая.
Пять лет назад. Николай Иванович вернулся из гаражного кооператива раньше обычного, прижимая к груди что-то маленькое, завёрнутое в старую футболку.
— Смотри, кого нашёл! — виновато улыбнулся он, войдя в кухню. — Под гаражом сидела, пищит, мать её бросила, видать. Одна совсем. Ну я и взял. Не ругайся только.
Развернул крошечный рыжий комочек с белыми лапками, величиной с ладошку, жалобно пищал.
— Коля, ты что?! Какая ещё кошка? У нас и так забот полон рот! — всплеснула руками Марина Сергеевна, но уже подошла ближе, заглянула в маленькую мордашку.
Котёнок открыл глаза, они ещё мутные, голубоватые и затем он жалобно пискнул.
— Ой, господи… Совсем кроха, — не выдержала Марина Сергеевна, взяла на руки. — Ну что с тобой делать, а? Замёрзла вся, дрожишь…
— Погостит пока, выходим, а там посмотрим, — неуверенно сказал Николай Иванович.
Но «посмотреть» не пришлось. Котёнок оказался девочкой, выросла в красавицу-кошку с умными янтарными глазами и мягкой шелковистой шерстью. Рыжей так и называли без затей, просто Рыжая.
Она встречала Николая Ивановича с работы, сидя на подоконнике, мурлыкала по вечерам у него на коленях, пока он смотрел новости, спала в ногах у супругов. Была третьим членом их семьи: тихим, ласковым, преданным.
А когда Николай Иванович заболел, когда врачи качали головами и говорили про «считанные месяцы», Рыжая не отходила от него. Лежала рядом на кровати, грела, мурлыкала тихонько. Иногда Марина Сергеевна заставала мужа за странным занятием, он гладил кошку и что-то ей нашёптывал.
— Что ты ей говоришь? — спросила однажды жена, присаживаясь на край кровати.
— Да так, всякое, — усмехнулся Николай Иванович, погладил Рыжую по спинке. — Прощаюсь с ней. И с тобой через неё прощаюсь тоже. Знаешь, Маринка, она ведь понимает всё. Вот смотрит на меня и понимает. Ты за ней присмотри, ладно? Когда меня не станет, ты уж её не бросай. Она хорошая. Береги её. Обещаешь?
— Не говори так! — всхлипнула Марина Сергеевна. — Ещё поправишься, врачи сказали…
— Врачи много чего говорят, — тихо ответил муж. — А я чувствую, что скоро. Так что обещай мне. Пообещай, Мариночка. Береги нашу Рыжую. Она ведь… Она же как дочка нам стала. Только мохнатая, — он улыбнулся. — Не бросай её.
— Обещаю, — прошептала Марина Сергеевна, целуя мужа в лоб. — Обещаю, Коленька.
Через две недели Николая Ивановича не стало.
После похорон Марина Сергеевна не знала, как жить дальше. Вставала по утрам только потому, что надо было кормить Рыжую, убирать за ней лоток, гладить. Кошка, будто чувствуя горе хозяйки, стала ещё ласковее, всё время крутилась рядом, терлась о ноги, запрыгивала на колени и смотрела в глаза так пристально, так человечески, что Марина Сергеевна не выдерживала и плакала, зарываясь лицом в тёплую шерсть.
— Ты его помнишь, да? — шептала она кошке. — Помнишь, как он тебя гладил? Как ты у него на руках лежала? Я тоже помню. Всё помню. И он хотел, чтобы мы вместе были. Чтобы я тебя берегла. Я обещала ему, понимаешь? Обещала…
Три года прожили вдвоём Марина Сергеевна и Рыжая. Тихо, спокойно. Рыжая спала на месте Николая Ивановича, на его половине кровати, грела по ночам, когда Марине Сергеевне становилось особенно тоскливо. Иногда казалось, что в янтарных кошачьих глазах мелькает что-то до боли знакомое — взгляд мужа, его забота, его любовь.
А теперь… Теперь придётся нарушить обещание.
— Мам, я нашла! — радостно сообщила Оксана через несколько дней. — Моя коллега, Инна. Помнишь, я тебе про неё рассказывала? У неё дом свой в Подмосковье, она одна живёт, дети выросли, разъехались. Говорит, как раз хотела кошку завести. Человек хороший, проверенный.
Марина Сергеевна молчала, смотрела в потолок.
— Покажи мне её фотографию, — наконец сказала она. — Хочу знать, кто будет с моей Рыжей.
Оксана показала. Инна на снимке улыбалась невысокая, полноватая женщина лет пятидесяти с добрыми карими глазами и крашеными светлыми волосами.
— Она хорошая, мам. Честное слово. Будет любить твою Рыжую.
— Ладно, — кивнула Марина Сергеевна. — Только… Только ты ей передай, что кошка особенная. Что её нельзя обижать. Что она… Что она мне от мужа осталась. Последнее, что от него осталось…
И отвернулась к стене, чтобы дочь не видела слёз.
Рыжую забрали через неделю. Ловили кошку Оксана с Инной по всей квартире, ведь та словно чуяла недоброе, шипела, пряталась под диван, царапалась. Через минут десять конец запихнули в переноску.
— Ой, какая красавица! — присела Инна перед переноской. — Не бойся, милая, у меня тебе хорошо будет. Я тебе домик куплю специальный, и игрушки, и корм самый лучший. Вот увидишь, подружимся мы с тобой!
Рыжая молчала. Сидела в переноске, прижав уши, и смотрела в пустоту жёлтыми глазами.
— Вы уж её… — Оксана замялась. — Вы фотографии присылайте иногда, ладно? Маме будет спокойнее.
— Конечно, конечно! Не волнуйся, всё будет хорошо, — заверила Инна и унесла переноску к машине.
Маме Оксана сразу же позвонила и сказала, что Рыжую забрали. Марина Сергеевна просто кивнула. Молча. А ночью медсестра нашла её в слезах.
— Что случилось? Болит что-то? — забеспокоилась девушка.
— Нет… Просто… Просто я кошку свою отдала, — прошептала Марина Сергеевна. — Муж мне наказывал её беречь. А я… Я обещание нарушила. Как теперь ему в глаза смотреть, когда встретимся? Он же мне доверял…
— Ну что вы, он бы понял. Ситуация ведь такая, — утешила медсестра. — Главное, что кошке там хорошо будет.
Но хорошо не было.
Инна звонила Оксане через день.
— Слушай, она совсем не ест. Я ей и курицу варю, и сметану ставлю, она даже не притрагивается. Под диван забилась, не вылезает. Я руку сую, она шипит. Что делать?
— Потерпи, это стресс. Привыкнет, — успокаивала Оксана, но сама уже начинала волноваться.
Прошла неделя. Вторая. Инна позвонила снова, голос у неё был встревоженный:
— Оксана, я к ветеринару возила. Он говорит стресс, ничего страшного, пройдёт. Но она худеет на глазах! Совсем исхудала, шерсть вылезает клочьями. Я не знаю, что делать. Жалко её очень.
— Потерпи ещё, пожалуйста, — попросила Оксана. — Сейчас маме говорить это нельзя, у неё и так давление скачет.
Но через неделю Инна позвонила снова:
— Оксан, прости, но я не справляюсь. Кошка умирает, понимаешь? Она лежит под диваном, почти не шевелится. Я боюсь, что она у меня погибнет. Надо что-то делать.
Оксана положила трубку и задумалась. К себе взять нельзя, ведь у Саньки аллергия, педиатр строго запретил.
Но… Постой. Какое сейчас число? Двадцатое июня. А через три дня Санька в лагерь едет. На месяц! Вернется только в конце июля!, — радостно закричала Оксана. — С мамой даже про родного сына забыла!
Значит, можно забрать Рыжую на время! А эти три дня пусть тогда будет жить в маминой квартире под присмотром соседки тети Гали. Пока сын в отъезде, кошка поживёт у нас, а потом… Потом мама из больницы выпишется, и всё встанет на свои места.
— Инна, я заберу её, — решительно сказала Оксана, перезвонив. — Завтра же приеду.
На следующий день Инна привезла Рыжую к Оксане домой. Та открыла переноску, и из неё вышла не кошка, а скелет, обтянутый шерстью. Рёбра торчали, глаза ввалились, шерсть всклокочена.
— Господи… — ахнула Оксана. — За три недели так?
— Я всё пыталась, честное слово, — виновато сказала Инна. — Но она… Она просто не хотела жить без вашей мамы. Знаете, я много животных видела, но такого… Это не просто стресс. Это любовь. Она вашу маму любит так, как люди любят.
Рыжая стояла посреди комнаты, шатаясь. Потом медленно обошла квартиру, принюхиваясь. Остановилась у кресла, где раньше любила сидеть Марина Сергеевна, когда приезжала в гости. Запрыгнула с трудом, свернулась калачиком.
— Бедная моя… — Оксана погладила кошку. — Ничего, сейчас тебя откормим. Мама скоро вернётся.
И правда, как только Рыжая оказалась в квартире Оксаны кошка ожила. Не сразу, конечно. Первые дни ещё сидела тихо, почти не двигалась. Но потом начала есть. Сначала по чуть-чуть, потом всё больше. Через неделю уже ходила по квартире, мяукала, просила ласки.
Оксана каждый день звонила по видеосвязи своей маме. Марина Сергеевна каждый раз плакала, когда видела Рыжую.
— Родная моя… Прости меня… Прости, что отдала тебя, — шептала она, глядя на Рыжую. — Я думала, так лучше будет. Думала, что не выкарабкаюсь, а ты одна останешься. Но теперь… Теперь я поправлюсь. Обещаю. Мы с тобой ещё поживём.
Рыжая мурлыкала, тыкалась носом в телефон. И каждый раз смотрела на хозяйку так, будто спрашивала: «Когда? Когда мы будем вместе?»
Марина Сергеевна шла на поправку удивительно быстро. Врачи качали головами, такие темпы восстановления после инсульта редкость. Рука начала слушаться, речь восстановилась почти полностью, давление пришло в норму.
— У вас, Марина Сергеевна, мотивация хорошая, — сказала лечащий врач, молодая женщина. — Это главное. Когда человеку есть ради чего жить, он и восстанавливается быстрее.
— Есть, — кивнула Марина Сергеевна. — Есть ради кого.
Через три недели её выписали. Реабилитацию врачи посоветовали проходить амбулаторно, приезжать в поликлинику на процедуры. Марина Сергеевна согласилась с радостью. Главное домой. Главное к Рыжей.
Оксана приехала за матерью с самого утра. Помогла собрать вещи, вызвала такси.
— Мам, только ты не переживай сильно, ладно? Я Рыжую к себе забрала от Инны. У меня она сейчас. Санька на море в лагерь уехал. Кошка уже пришла в себя, ест хорошо, не волнуйся.
Марина Сергеевна остановилась:
— К себе забрала? Когда?
— Три недели назад. Она там у Инны совсем извелась, перестала есть. Я решила, что временно возьму, пока Санька в отъезде. А теперь ты выписалась, так что заберёшь её домой. Она тебя ждёт, мам. Очень ждёт.
По дороге заехали к Оксане. Та открыла дверь, и Рыжая выскочила в коридор, худая ещё, но уже не та тень, что была три недели назад. Увидела Марину Сергеевну, замерла. Секунду стояла, будто не веря. А потом кинулась к хозяйке.
— Ну вот, вот и я, вот и всё, — шептала Марина Сергеевна, прижимая кошку к себе, целуя в макушку. — Родная моя… Больше никогда, слышишь? Никогда тебя не отдам. Будем вместе, как Коля завещал. Как я обещала.
Рыжая мурлыкала так громко, что Оксана рассмеялась сквозь слёзы:
— Ну вот, воссоединение состоялось. Поехали к тебе домой?
Дома Рыжая сразу обошла всю квартиру, проверила каждый угол. Потом запрыгнула на подоконник, на своё любимое место, где когда-то встречала Николая Ивановича. Легла, свернулась, замурлыкала.
— Вот и всё. Вот и дома, — улыбнулась Марина Сергеевна, опускаясь в кресло. — Обе дома.
Оксана обняла мать:
— Мам, ты молодец. Справилась. И Рыжая твоя молодец. Знаешь, я тут подумала… Может, папа не просто так её тогда принёс? Может, он знал, что она тебе нужна будет? Что без неё ты бы не справилась?
Марина Сергеевна посмотрела на Рыжую, которая лежала на подоконнике, греясь на солнце.
— Знал. Конечно, знал. Коля всегда обо мне думал. Всю жизнь думал. И после смерти не бросил.
Вечером, когда Оксана уехала, Марина Сергеевна легла в свою кровать. Рыжая тут же запрыгнула к ней, улеглась на половине Николая Ивановича, как раньше, положила лапу на руку хозяйки.
— Спасибо тебе, Коля, — прошептала Марина Сергеевна в темноту. — За всё спасибо. Ты знал, что делал, когда её принёс. Знал, что она меня спасёт. И спасла. Дважды спасла: тогда, после твоей смерти, когда я жить не хотела, и сейчас, когда болезнь скрутила. Я обещание своё сдержала. Сберегла нашу Рыжую.
Две души человеческая и кошачья наконец-то воссоединились. Впереди предстояло ещё много дней реабилитации, упражнений, процедур. Но теперь Марина Сергеевна знала точно, что они с Рыжей пройдут через всё. Вместе.
Потому что любовь не умирает. Она просто находит новые формы, новые способы согревать, утешать, давать надежду. И пока есть кому любить, и есть кого любить жизнь продолжается. А обещания, данные любимым людям, нужно хранить. Всегда. Несмотря ни на что.
