— Ну ты хотя бы выслушай, Лиз, ну что ты как ежиха на раскалённой сковородке? — Андрей нервно переминался с ноги на ногу, прихлёбывая остывший чай из кружки с отбитым краем. Той самой, которую Лиза трижды выкидывала в мусор, но она всё равно возвращалась, как злая родственница после ссоры. Вечно. И, как назло, вместе с ней возвращалась и эта бесконечная тема разговора.
— Я слушаю. Уже третий раз за неделю, Андрей, — голос Лизы звучал с ледяным спокойствием, но в нем слышался металл, после которого лучше не шутить. — Первый раз было неловко. Второй — противно. Сейчас — я просто злюсь. Ещё раз начнёшь — я тебя реально покусаю, честное слово.
— Ну, ты же понимаешь, Маша вот-вот родит. У них даже кроватку поставить негде, — Андрей вздохнул так тяжело, будто это он собирался рожать. — Мы же семья.
— А я тебе кто? Соседка сверху?
— Лиз, ну ты же понимаешь, о чём я… — он почесал затылок, явно пытаясь придумать аргумент поумнее. — У тебя трёшка. У нас детей пока нет. А они… ну, в положении. Людмила Сергеевна предлагает…
— О! Людмила Сергеевна предлагает! — Лиза резко встала, подошла к раковине и принялась неспешно складывать туда тарелки. Голос у неё был ядовито-спокойным. — Сначала диван им наш «предлагала». Потом микроволновку. Теперь вот квартиру. Что дальше? Почку мою на авито выставит?
— Лиза, не говори так, — Андрей понизил голос, будто их действительно кто-то подслушивал через стену. — Мама просто переживает. Она…
— Она просто манипулирует, — перебила Лиза. — Всю жизнь. Помнишь, как с деньгами на свадьбу Виктора? Спустила всю свою пенсию на ресторан, а потом сидит и намекает: «Андрей, ты же мужчина, помоги». И что? Ты помог. А теперь вы оба решили, что я, как последняя дура, отдам им бабушкину квартиру. Просто так. Потому что что? Я добрая?
Он молчал. Глаза бегали, как у школьника на собрании у классухи.
— Ну ты же к Маше хорошо относишься, — наконец пробормотал он, будто оправдывался. — Она же беременна. Ты сама говорила, что не представляешь, каково это — в тесноте, без своего угла…
— Это я говорила. Но про чужих людей. Не про твоего братца, — Лиза со стуком поставила кастрюлю на плиту. — Ты хочешь, чтобы я не пустила их пожить, не помогла с арендой, а тупо отдала им квартиру. Моё жильё. Моё! Ты с ума сошёл вообще?
Андрей потёр лоб. Вид у него был такой, будто он надеялся на волшебное слово, но находил только «ну ты же понимаешь».
— Мама говорит, что ты всегда была… ну, немного… эгоистичной. Всё себе, себе. Бабушка тебе оставила — а ты даже не подумала сдать и нам что-то поменьше купить. Или хотя бы…
— О-о-о! — Лиза вскинула руки. — Классика! Радио «Свекровь FM» включено, а ты — просто репитер. Эгоистка я! Потому что не хочу, чтобы твой ленивый братец, который из достижений в жизни только айфон обновляет каждый год, въехал ко мне и сказал: «О, как уютненько!»
— Но у них же ребёнок будет! — Андрей повысил голос, но звучал всё равно жалко.
— А у нас ребёнок уже есть. И зовут его Андрей, — голос Лизы дрогнул, она отвернулась, чтобы он не заметил блеск в глазах. — Ты сам себя слышишь?
— Ты просто не хочешь помочь, — он вдруг поднял голову. Глаза стали холодными. — Это не про Виктора. Это про то, что ты всегда хочешь последнее слово. Даже если это рушит семью.
— Ах вот оно что! — Лиза рассмеялась коротко, зло. — Семью! Так вот: если семья — это когда я должна отдавать квартиры, молчать и спонсировать чужие хотелки, то, прости, это не семья. Это рейдерский захват.
Он молча взял кружку, вылил остатки чая в раковину, надел куртку. Движения были медленные, будто каждая секунда — подготовка к чему-то более тяжёлому.
— Я подумаю, где переночевать, — сказал он напряжённо, сдерживая голос.
— Только не у мамочки, — Лиза кивнула на дверь. — А то она решит, что ты уже освободился и начнёт на Виктора твой паспорт переписывать. Или ключи.
— Не шути так. Это не смешно, — отрезал он.
— А мне давно не смешно, Андрей.
Дверь хлопнула так, что на балконе качнулись стекла. Лиза осталась стоять посреди кухни. Пустая кружка на плите, тарелки в раковине, люстра слегка качается от сквозняка.
Тишина была такая, что хотелось включить телевизор. Хоть рекламу крема от геморроя — лишь бы не это гулкое «ничего».
Но она не включила. Села обратно на табуретку и уставилась на кружку.
Ту самую. С отбитым краем. Которая всегда возвращалась. Как и Андрей. Как и его обещания.
И снова — ни о чём.
— Ты серьёзно выгнала его? — Ульяна вытаращилась так, будто Лиза только что призналась, что прилетела на мопеде из Владивостока. — Ну ты даёшь, Лиз. И чо теперь? — удивлённо фыркнула она, снимая пальто.
— Не знаю, — Лиза пожала плечами, задумчиво ковыряясь в круассане, который купила зачем-то, хотя ненавидела всё слоёное. — В квартире стало тихо. Даже странно. Как будто стенку отодвинули и нашли ещё одну комнату. Но по факту — ничего. Он вчера вещи забрал. Даже не попрощался. Зато Маша сегодня писала: «Лиза, давай без драмы. Мы же семья». Вот это меня реально добило.
— О-о-о, классика жанра, — Ульяна закатила глаза. — Сначала скидывают тебя за борт, а потом машут из лодки: «Давай-давай, выплывай. Мы тут, твоя семья!» Господи, да я бы и половины не стерпела. Ты у нас прям святая.
— Не надо про святую, — устало усмехнулась Лиза. — Я уже не знаю, кто я. Только знаю, что устала быть последней в списке.
Телефон пискнул. На экране — неизвестный номер.
Виктор: «Слышь, ты. Мне мать сказала, ты Андрюху из квартиры выперла. Вообще охренела? Мы что теперь — на помойке жить?»
— О, пошёл трафик, — Лиза бросила телефон на диван, как мусор. — Младшенький подключился. Сейчас начнёт слать угрозы. А потом, смотри, мамочка юристов подтянет.
— Да не дрейфь, — махнула рукой Ульяна. — Квартира-то на тебя оформлена?
— Да. Завещание, право собственности — всё чисто. — Лиза тяжело выдохнула. — Но ты же понимаешь, дело не в бумажках. Давят же не документами — давят совестью.
— Совестью? — Ульяна прыснула. — Да у них её — с гулькин нос. Я тебя умоляю. — Она поднялась, поправила шарфик. — Ты держись. Но если вдруг вздумаешь сдаться — я тебя своими руками обратно в суд потащу.
А через два дня случилась та самая стычка.
— Ну и где она, эта хозяйка жизни? — Голос Людмилы Сергеевны раздался с лестничной площадки, как фанфары перед казнью. — Виктор, не стой как телёночек, звони!
— Да не хочу я звонить! — донёсся из-за двери унылый голос младшего сына. — Мне вообще стрёмно. Я сказал, мы решим через суд. А она…
— Ах ты размазня! Дай сюда! — И вот уже дверной звонок зазвенел как сирена, потом пошли удары в дверь.
Лиза в этот момент мыла пол в ванной. Когда вышла — злость куда-то улетучилась. Осталась только усталость.
— Слушаю, — спокойно сказала она, открыв дверь на цепочке.
— Ты! — Людмила Сергеевна ткнула пальцем, будто прокурор на заседании. — Ах ты бессовестная девка. Как тебе не стыдно! Весь дом уже обсуждает, как ты выкинула мужа! Что ты себе возомнила, а?
— Я? Возомнила? — Лиза глянула прямо в глаза женщине с идеально уложенным седым ежиком. — Я возомнила, что я взрослый человек, у которого есть жильё. Которое мне досталось не по блату, не по родству, а потому что я десять лет ухаживала за бабушкой. Пока вы строили своё семейное королевство из долгов и лени.
— Ах, значит, теперь ты у нас дворецкая? — завелась свекровь. — Не захотела пустить семью с ребёнком в трёшку? Да ты!..
— Она тебе ничего не должна, мама, — вдруг тихо пробормотал Виктор из-за её плеча, поникший, как осенний кленовый лист. — Пошли домой, чего мы тут как…
— Заткнись! — взорвалась мать. — Она разрушила всё! Семью! Мужа выкинула! Нас унизила!
— Это я разрушила? — Лиза открыла дверь чуть шире. — Или это вы? Когда решили, что можно в чужую жизнь въехать, как в гостиничный номер люкс?
И тут появилась Маша. Из-за поворота лестницы, с огромным пузом и в леопардовой футболке, как будто на войну собралась.
— Лизочка… — голос у неё был сладкий, как сироп на блине. — Ну давай всё-таки по-человечески. Ты же знаешь, Андрей с родителями сейчас, а там даже спать негде. Я вся на нервах, у меня давление… — она театрально потерла лоб. — Ты не могла бы… ну хотя бы одну комнату? На время…
— Не могла бы, — резко ответила Лиза. — Вам всем кажется, что у меня на двери написано: «Бесплатное общежитие для родственников мужа». Так вот — не написано. Я не бесплатная. И не обязанная. И не дура.
— Вот значит как, — прошипела Людмила Сергеевна. — Ты нас выгоняешь. Всех. Прямо на улицу. Ребёнка будущего. Родню. Мужа!
— Мужа у меня больше нет, — выдохнула Лиза, даже не взглянув на Виктора. — А вам я советую начать жить своей жизнью. Хотя бы раз.
— Ах так! — свекровь шагнула ближе. — Тогда жди повестки в суд! Думаешь, у тебя всё схвачено? Увидим ещё, чья возьмёт! Виктор, вызывай такси! Мы к адвокату!
Лиза закрыла дверь. Тихо, без хлопка. Прислонилась к ней спиной. Дыхание сперва сбилось, потом стало ровным. В квартире стояла тишина. Только из ванной пахло чистящим средством.
Она села прямо на пол и подумала. Нет, не про суд. И не про квартиру. А про то, что ей стало легче. Даже после этого спектакля на лестнице. Потому что теперь всё сказано.
— Лиз… только выслушай, хорошо? — Андрей стоял в дверях, переминаясь с ноги на ногу. Вид у него был такой, будто он только что сбежал с группового сеанса йоги, где заставляли обниматься с незнакомцами.
— Ты серьёзно пришёл сюда? — Лиза даже не поверила сначала. Тон её был ледяной, но голос не дрожал. Она уже прошла через бурю. Теперь — штиль. Тот самый, когда ясно, что скоро кто-то утонет.
— Я… просто… — Андрей сделал шаг вперёд, но Лиза осталась стоять на пороге, как таможенник с лицом «попробуй пронеси». — У нас всё так закрутилось. Мама… Виктор… Я запутался.
— Ты не запутался, Андрей, — холодно перебила она. — Ты просто привык, что за тебя всё решают. Сначала мама, потом я. Только у меня лимит закончился.
Он опустил голову. Волосы взъерошены, будто он поспорил с подушкой и проиграл. В руках сжимал коробочку — из тех, в которых обычно держат либо кольца, либо таблетки от давления.
— Я просто хотел, чтобы ты знала, — он поднял глаза, — я ушёл от мамы.
— Поздравляю, — Лиза скривилась. — Пятьдесят три квадратных метра освободились для святой троицы. Надеюсь, Виктор уже поставил себе трон. Ты думаешь, это повод вернуться?
— Нет, не поэтому. Я знаю, ты не простишь. Я бы и сам себя не простил. Но… — он протянул ей коробочку. — Это тебе. Бабушка твоя… она мне её отдала тогда. Сказала: «Только отдай ей, когда поймёшь, что она у тебя единственная».
Лиза открыла коробку. Внутри лежал кулон — старенький, потёртый. Серебро. Цепочка пожелтела, но всё равно крепкая. Бабушка носила его всегда. Даже в больнице не снимала.
— Ты не отдал, — тихо сказала Лиза.
— Я не понял. И вот… — Андрей развёл руками. — Опоздал.
Она смотрела на кулон и чувствовала, как внутри всё сжимается. Даже не от обиды. От усталости. От того, что ей опять приходится утешать того, кто предал.
— Знаешь, Андрей… ты не плохой человек. Просто никакой. Живёшь по накатанной. Мама сказала — сделал. Виктор попросил — дал. Я плакала — ты ушёл на балкон. — Она замолчала, потом почти шёпотом добавила: — И в этом вся твоя трагедия.
Он стоял, опустив плечи. Не униженно — обречённо. Как человек, который понял: вернуться домой нельзя. Потому что дома уже нет.
— Если… если тебе когда-нибудь понадобится… — он замялся. Просто посмотрел. Без фразы, без надежды. Это и было прощание.
Лиза молча закрыла дверь.
Прошла неделя. Лиза вставала утром без раздражения. Кофе не горчил. Зеркало в ванной не кривилось от чужих носков на полу. Музыку можно было ставить любую. Чеснока в салат — сколько захочется. Никто не говорил «не переборщи».
Однажды вечером зазвонил домофон.
— Курьер. Книги. На имя Елизаветы Михайловны, — сказал незнакомый голос.
— Я не заказывала, — нахмурилась Лиза. — От кого?
— Без подписи. Просто коробка и письмо.
Письмо было коротким. Мужским почерком. Без подписи.
«Ты была права. А я — нет. Но хоть один раз я хочу сделать что-то для тебя, не для них. Спасибо, что показала, что можно жить по-другому. Не прощай. Просто забудь.»
В коробке были книги. Та самая классика, которую Лиза когда-то упоминала мимоходом. И сборник Чехова. С закладкой. Она открыла на нужной странице:
«Человек должен быть умным, добрым, честным. Иначе он — не человек, а тряпка».
Она усмехнулась. Без слёз. Без истерики. Было… покойно. После урагана. После войны.
Весна пришла быстро. Во дворе снова посадили сирень. Соседский мальчишка носился на самокате. Маша с коляской пробежала мимо, даже не поздоровалась.
Лиза закрыла за собой дверь. Квартира пахла кофе и свежей краской — она сама выкрасила кухню в бежевый. На стене — пустые рамки. Для будущего. Для новой жизни. Для тех, кто войдёт, но не по принуждению. А по любви.
Она шла на новую работу. Не престижную, не дорогую. Но свою. А за спиной оставалась не просто квартира, а крепость. Которую она отстояла. За себя. За бабушку. За право быть человеком, а не функцией.
За окном зеленели деревья. В телефон приходили уведомления о вакансиях. Сообщений от Андрея — не было. Да и от Виктора тоже. Людмила Сергеевна, по слухам, слегла с давлением. Никто не звонил. Лиза и не ждала. Это был уже не её сюжет.
Она села у окна, глядя на город. И вдруг вслух сказала:
— А ведь я теперь — просто я.
Никакой «святой троицы». Никаких ожиданий. Только я. И этого, оказывается, достаточно.
