Она сидела в кафе за столиком у окна, медленно размешивая ложкой остывший кофе. На пальце — след от кольца, уже почти незаметный. Как шрам от пули, подумала Елена.
Михаил вошёл резко, будто боялся передумать. Все тот же — широкие плечи, привычка хмурить бровь, когда нервничает.
— Ты опоздал на двенадцать минут, — сказала она, не поднимая глаз.
— Пробки.
— Как всегда.
Он плюхнулся на стул, отодвинул её сумочку, будто она мешала. Всегда так — её вещи ему мешали. Её привычки. Её жизнь.
— Зачем позвала? — спросил он, заказывая эспрессо. Без сахара. Как раньше.
— Развод был пять лет назад, а ты до сих пор не отдал мне половину за дачу.
— А ты до сих пор считаешь копейки?
Она рассмеялась. Громко. Нарочито. Люди за соседним столиком обернулись.
— Нет, Миша. Я считаю миллионы. Твои. Те, что ты скопил, пока я стирала твои носки и выслушивала, какой я транжира.
Первая любовь и последняя ложь
Кофе принесли. Михаил отхлебнул, поморщился — горько.
— Помнишь, как мы познакомились? — вдруг спросила Елена.
— В общежитии. Ты залила мои конспекты чаем.
— Нет. Мы познакомились за неделю до этого. В библиотеке. Ты тогда сказал, что любишь Достоевского. А потом признался, что не прочитал ни одной книги.
Он замер.
— Зачем ты это вспомнила?
— Потому что ты всегда врал. Себе — больше всего. И до сих пор веришь, что я ушла из-за денег.
— А из-за чего ещё?
Она наклонилась вперёд, и он почувствовал знакомый запах её духов. Тот самый. Как в их первую ночь.
— Из-за того, что ты так и не понял: я могла бы простить тебе всё. Даже ту дуру из бухгалтерии. Но не могла простить, что ты перестал видеть во мне человека.
Второй шанс
Он молчал. Потом вдруг выдохнул:
— Я купил тебе ту дачу.
— Что?
— Ту, из- которой мы ругались. Оформил на тебя. Год назад.
Она уставилась на него.
— Почему не сказал?
— Ждал, когда ты позвонишь.
Тишина.
— Идиот, — прошептала она.
— Знаю.
Она вдруг встала, схватила сумку.
— Я ухожу.
— Подожди. Он схватил её за руку. — Я…
— Что?
— Я научился стирать.
Она рассмеялась. Искренне.
— Поздно, Миша.
— А если нет?
Она посмотрела на него. Прямо в глаза. Как тогда, в двадцать лет.
— Докажи.
***
Доказательство
Дверь открылась не сразу. Михаил стоял с дурацким чемоданом в руке — старым, кожанным, тем самым, который она когда-то привезла из Праги. Внутри — книги. Те самые.
«Преступление и наказание» — потрёпанный, с её пометками на полях.
«Анна Каренина» — с закладкой на 402 странице.
«Мастер и Маргарита» — с пятном от вина на обложке.
Он выбил их тогда из рук, крича, что это «хлам, который только пыль собирает». А теперь…
Дверь распахнулась.
— Чё надо?
Мужик. Крепкий, с татуировкой на шее, в майке, которая явно куплена впопыхах — «Adibas».
Михаил тупо уставился на него.
— Лена дома?
— А ты кто?
— Муж.
Мужик хмыкнул, обернулся:
— Лен, тут какой-то мудак за тебя замуж выдаёт себя!
Из глубины квартиры донеслось её смех. Знакомый. Такой же колючий, как тогда, когда она в последний раз сказала ему: «Убирайся к чёрту».
— Пусть заходит, — крикнула она.
Михаил вошёл. Квартира пахло не им. Чужой одеколон, чужие кроссовки у двери, чужая кружка на столе — «Лучший папа».
Лена сидела на кухне, курила. Наглая. Спокойная. Его Лена.
— Принёс, — он поставил чемодан на стол.
Она даже не посмотрела.
— Знаешь, сколько времени прошло?
— Пять лет.
— Нет, Миш. Три часа.
Он не понял.
— Что?
— Я сказала «докажи» вчера в шесть. Сейчас девять. Ты опоздал на три часа. Как всегда.
Мужик с татухой засмеялся, достал из холодильника пиво.
— Ну что, «муж», будешь?
Михаил развернулся и пошёл к выходу.
— Книги забирай! — крикнула она ему вслед.
Он хлопнул дверью.
Через минуту она услышала грохот — он швырнул чемодан в мусорный бак.
Опять.
Мужик обнял её за плечи:
— Чё, бывший?
— Нет, — она затянулась. — Первый. И последний.
На улице Михаил сел в машину, завёл, но не поехал. Просто сидел.
А потом полез в мусорку.
Чемодан был пуст.
Внутри лежала только одна записка:
«Я их никогда не выбрасывала. А тебя — да.»
***
Последний звонок
Михаил бил кулаком в дверь до тех пор, пока костяшки не стерлись в кровь.
— Лена! Открой!
Из-за двери — тишина. Только слышно, как щелкнул замок — она задвинула цепочку.
— Иди нафиг, Миша, — наконец ответила она. Голос ровный, без эмоций. Как будто говорила с доставщиком пиццы.
Он пнул дверь ногой.
— Ты думаешь, это смешно?!
— Нет. Это грустно.
За его спиной скрипнул лифт. Двое в форме, один с планшетом.
— Гражданин, это вы звонили в девять-ноль-два? — полицейский посмотрел на него, потом на дверь.
Михаил ошалело заморгал.
— Я… Это не я…
Дверь приоткрылась. Лена высунула руку, протянула полицейскому телефон.
— Вот запись звонков. И видео с дверного глазка. Он ломался сюда уже два раза на этой неделе.
Полицейский вздохнул.
— Пойдёте побеседуем.
Михаил резко рванулся к двери.
— Ты сука! Ты сама…
Второй полицейский ловко прижал его к стене.
— Успокойтесь, гражданин.
Лена смотрела на это, облокотившись о косяк. В руке — чашка с чаем. С лимоном. Как он любил.
— До свидания, Миша.
Дверь закрылась.
В лифте один из ментов вдруг хмыкнул:
— Мужик, а ведь она тебя подставила. Никаких вызовов не было. Мы просто за соседом приехали.
Михаил замер.
— Что?..
— Но теперь-то вызов есть, — полицейский достал наручники. — Поехали.
***
Когда его увозили, он увидел в окне её лицо. Она улыбалась.
А потом подняла телефон и сказала кому-то:
— Да, всё чисто. Можешь заходить.
Из ванной вышел тот самый «мужик с татухой». Только теперь он был в халате и с пистолетом в руке.
— Спасибо, Лен. Теперь он точно не вернётся.
Она потянулась к нему.
— Да ладно… Кто его знает.
За окном завыла сирена. Но это была уже совсем другая история.
