Если бы кто-то год назад сказал Марине, что она будет прятать ключи от квартиры от собственного мужа, она бы рассмеялась. Сильно. Но не так, как смеются в кафе с подругами, когда у кого-то «опять не сложилось». А тем нервным, почти истеричным смехом, который обычно вырывается в коридоре травмпункта, когда говорят, что «это всего лишь вывих». Вот и у неё — «всего лишь муж».
Алексей. Эх, Лёшенька. Когда-то она смотрела на него как на супергероя — с бутылкой пива вместо щита и вечным «да я всё порешаю». Он действительно решал — особенно когда надо было устроиться на новую работу. И особенно быстро, если старая вдруг требовала, ну, типа… ходить туда.
— Ты что, реально купила квартиру на мать? — Алексей стоял в дверях, всё ещё в ботинках, грязных от весенней каши. Он даже не снял куртку. Пахло сигаретами и злостью. Неуловимо, но отчётливо.
— Реально. А что ты думал? Что я на тебя оформлю? — Марина стояла на кухне, скрестив руки. Взгляд у неё был как у нотариуса в плохом настроении.
— Ну это же наш брак! Мы вместе всё строим!
— А ты что построил, Лёш? Очередной отпуск на мои авансы? Или всё-таки полку в ванной, которую три года собирался повесить?
Он шагнул ближе. Марина заметила, как у него дёрнулось левое веко — всегда так было, когда он чувствовал себя пойманным. Мелкая, но предательская дрожь.
— Ты мне не доверяешь, да? — тише, уже почти шепотом. Как перед бурей.
— А ты мне когда-нибудь давал повод? Хоть один?
— Ты мстишь за то, что я… — он осёкся. Всё, приплыл.
— За что? Что спал с той длинноногой из офиса? Или за то, что три месяца врал, что ищешь работу, а сам шлялся по букмекерским конторам?
Он отвернулся. Взгляд в окно — туда, где весна капала с крыш и портила паркам репутацию. Всё было бы красиво, если бы не было так жалко.
— Ты стала другой, Марина. Злой. Колючей.
— А ты остался прежним. Безответственным. И ещё — ленивым до боли.
Он вдруг подошёл вплотную. Марина не отступила, только взгляд стал холоднее. Как у водителя маршрутки, когда ты не сказал «остановите на следующей».
— Ты правда думаешь, что я хотел всё испортить?
— Ты ничего не хотел, Лёш. В этом и проблема.
***
Неделя до этого события была странно насыщенной. Марина оформила ипотеку, выбрала мебель, поставила галочки в списке дел, как будто это были не жизненно важные решения, а заказ из IKEA. Всё — через мать. Елена Михайловна сначала фыркнула, потом посмотрела пристально, а потом выдала:
— Хорошо, что ты умнее меня оказалась. Я бы в твои годы уже второй раз на одних и тех же граблях танцевала.
— Мам, это не про грабли. Это про выживание.
— Это про мозги, Мариш. У тебя они есть. Не давай им застояться в болоте имени Алексея.
И вот теперь этот болотоход стоит в коридоре, топчется на месте и, кажется, всё ещё не понимает, как всё вышло.
— Ты просто хочешь быть одна. Вот и всё, — выдал он напоследок.
Марина закурила. Она давно не курила. Бросила после второго года брака — с тех пор, как поняла, что нервы уже не спасают.
— Нет, Лёш. Я просто не хочу быть с тобой.
***
Вечером она лежала на новом диване, ещё пахнущем магазином, и втыкала в потолок. Рядом хрустел старый кот Василий — наследство от соседки, уехавшей в Израиль.
— Как думаешь, Вася, это я такая злая стала, или просто перестала быть дурой?
Кот не ответил. Но очень выразительно зевнул. Видимо, соглашаясь со вторым вариантом.
***
— Он может попытаться что-то отобрать. Хотя бы морально, — рассудила Елена Михайловна, перелистывая бумаги.
— Пусть попробует. У него нет ничего, кроме понтов и алиментов от первого брака.
— И от второго, если так пойдёт.
Марина рассмеялась впервые за долгое время. По-настоящему. Громко, с выдохом. Как после долгого заплыва, когда, наконец, чувствуешь берег.
— Всё, мам. Хватит. Новый этап, без этих драм. Я теперь, как говорится, self-made woman.
— Ты и раньше была. Только теперь ты ещё и с квадратными метрами.
Ключ на старт, или когда бывший стучится в дверь не звонком, а кулаком
Марина проснулась от того, что кот Василий спрыгнул с подоконника с глухим «бдыщ». На улице было серое утро, такое пасмурное, что казалось, сама погода махнула рукой: «Ну и живите, как хотите». За окном промозгло и сыро. Но это уже была её промозглость. Её квартира. Её уют. Даже если подушки ещё без наволочек, а гардина… впрочем, без неё уютнее.
В голове гудело, как будто кто-то провёл там корпоратив без согласования. А всё из-за вчерашнего разговора с матерью:
— Ты, конечно, молодец, что выгнала его. Но ты подумай: он же не просто так взвился. Может, у него… — Елена Михайловна осторожно выговаривала каждое слово, будто проверяла, не рванёт ли.
— Мам, у него не «может», у него «всегда». Всегда оправдание, всегда чужая вина, всегда ноль по совести.
— Ты думаешь, он не может измениться?
— Он менял только пароли от своей почты. Чтобы я не спалила переписку с «Катей из Сити-банка».
С матерью Марина могла говорить откровенно. Почти всегда. За исключением пары неудобных тем, вроде той, как она в девятом классе покрасила волосы в чёрный и сбежала к парню на дачу. Но это было давно. И волосы теперь красятся в блонд — символ чистого листа, если верить глянцу.
В этот день Марина пришла на работу пораньше. В торговом центре было пусто — только уборщица пугала эхо, гоняя поломойку с видом боевого робота из 90-х. И тишина. Благословенная, глубокая тишина, в которой не нужно никому ничего доказывать.
Но она знала: это затишье перед бурей.
***
Буря пришла к обеду. Нет, не в виде дождика или затопленного подвала. В виде Алексея. Он стоял у входа в магазин, как неправильный герой романа — без цветов, с лицом, полным претензий, и пальцем на кнопке вызова.
— Ты мне не открываешь в «ватсапе», так я решил прийти лично, — сообщил он, глядя поверх головы продавщицы.
— Ты ещё бы через чёрный ход залез, как настоящий бывший с манипуляцией в кармане.
Она вышла из-за стойки. Всё тело сжалось — не от страха, от раздражения. Как будто ей снова восемнадцать, и она в очередной раз оправдывается перед учителем физики за то, что «забыла кроссовки».
— Чего ты хочешь, Лёш? Мне на смену.
— Я тебе помочь хочу. С переездом. С деньгами. С котом.
— С котом?! — Марина поперхнулась. — Ты его называет «этот шерстяной ублюдок», когда он тебе в ботинки нассал.
— Ну, может, я перегнул. Но я всё обдумал. Мне тяжело без тебя.
Он взял её за руку. Не сильно, но с нажимом — как будто хотел удержать не только пальцы, но и решение.
— Марин, я правда меняюсь. Устроился в сервис, мою машины. Не шикуем, но по-честному. Я пересмотрел…
— Ты пересмотрел. А я пересмотрела свою жизнь. И знаешь, что я там не нашла? Повода возвращаться в отношения, где я была банкоматом.
Они стояли в коридоре, мимо проходили люди, кто-то притормозил. Кто-то, наоборот, ускорился, боясь нарваться на драму. А это уже и была драма. Только не театральная, а из тех, что пахнут кофейным перегаром и уставшими обещаниями.
— Ты холодная стала, — выдохнул он.
— А ты всё тот же. Просто я больше не согреваюсь от твоих «исправлюсь». Я не батарея, Лёш. Я человек.
***
В тот же вечер он позвонил. Не один раз. И не только ей. Успел набрать её мать, её подругу Олю, даже бывшего соседа с фразой: «Ты ведь её видел? Она точно счастлива или просто делает вид?»
— Ты у него случайно не психотерапевт? — спросила Марина у соседа, получившего уведомление из ниоткуда.
— Нет, но я теперь точно знаю, как выглядят проблемы с самооценкой вживую.
***
На третий день Марина проснулась с чётким пониманием: она не вернётся. Не потому что зла. Не потому что гордая. А потому что свободная. Она даже не чувствовала злости — только лёгкое сожаление. Как когда выкидываешь старую футболку: вроде жалко, но воняет уже давно.
И тут в дверь позвонили.
Нет, не Алексей.
На пороге стоял Андрей Павлович, их новый начальник. В джинсах, не по дресс-коду, и с пакетом — судя по форме, от той самой «кофейни с самыми вредными чизкейками».
— Простите за вторжение. Я просто подумал… Вы ведь не едите в обед. А это плохо. Даже для таких железных леди, как вы.
— Это вы пришли… с чизкейком? Это ваша стратегия?
— Нет. Моя стратегия — следить за командой. А потом — возможно, позвать на ужин.
Она стояла, растерянная. Её тело словно забыло, как реагировать на ухаживания. Где-то внутри заворочалась та самая бабочка, которая когда-то сдохла от холода в отношениях с Алексеем.
— Можно я подумаю?
— Вы имеете право. Только быстро. Он остывает, — он кивнул на чизкейк и подмигнул.
***
На кухне кот Василий дрых на подоконнике. Жизнь, похоже, снова входила в норму.
А может, в новую версию нормы. В ту, где нет «мы», но есть «я» — цельная, сильная, и с выбором.
И выбор был не между «с кем жить», а между «жить или снова выживать».
Марина выбрала жить.
