Когда Ираида Степановна открыла дверь ключом — своим, конечно, как у любой уважающей себя матери, — она почти сразу поняла: в квартире произошло землетрясение. Или, хуже — здесь побывала молодая женщина. А может, и обе версии верны.
На вешалке вместо привычного пыльного пиджака Виктора висела ярко-розовая ветровка. Такая, знаете, с «запахом молодости» и запахом молочного тела после душа. Угловатые, резкие каблуки стояли ровно у входа, как у человека, который пришёл сюда не первый раз. Углубившись в холл, Ираида замерла, когда услышала хриплый, довольный голос сына:
— Ну что, девочка моя, давай сегодня без «болит голова», а?
— Ты идиот, Виктор, — прозвучал женский голос, с томной насмешкой. — Кто говорит такие вещи в 2025 году?
Ираида Степановна резко хлопнула дверью, и тишина обрушилась на квартиру, как снежная лавина.
— О! Мама… — донеслось из спальни.
Из комнаты вышел Виктор. Без рубашки, в спортивных штанах и с глазами провинившегося кота. За ним — Светлана. Блондинка. Младше Алисы лет на десять. И в одном его халате, наглухо запахнутом, но с видом «я тут случайно, вообще мимо проходила».
— Ты что тут делаешь? — спросил Виктор, собирая на себя остатки достоинства. — Мы же договаривались…
— Договаривались? — переспросила Ираида холодно. — А ничего, что я мать? И ключи у меня от этой квартиры не просто так. Я сорок лет тебя выращивала, а ты тут с… этим?
Она смерила Светлану взглядом, от которого вянут и пластиковые цветы.
— Добрый вечер, — вежливо улыбнулась Светлана. — Я пойду… кофточку надену.
— Не стоит, — прервала её Ираида. — Мне уже всё ясно. Тут и кофточка не поможет.
— Мама, — начал Виктор, — давай спокойно. Мы с Алисой уже почти оформили развод. Всё по согласию.
— По какому согласию, Витя? Она что, тебе разрешила привести сюда вот это? — она ткнула пальцем куда-то в сторону кухни, как будто там пряталась ещё одна блондинка.
— Мам, не надо спектакля. Алиса уехала к родителям на выходные. Я тебя просил — не приходи без звонка. Это уже ненормально.
Ираида села в кресло. Взяла со стола пульт. Выключила телевизор. Просто так. Для подчеркивания своей власти.
— Ты женатый человек. У тебя жена. Которая, между прочим, терпела твою лень, твою карьеру «менеджера» уже десять лет. Она тебя одевала, лечила, готовила тебе борщ, когда у тебя были «мужские гриппы». А теперь ты… ты… — она искала слово и нашла. — Ты вот это всё променял на девчонку в халате?
Виктор сел напротив, уперевшись локтями в колени. От его бодрости и ухмылок не осталось ничего. Вид у него был такой, будто его уволили с работы и одновременно укусила собака.
— Мам, хватит. Алиса всё знала. Мы уже два года как чужие. Живём, как соседи. Это был вопрос времени.
— А ты время решил ускорить, да? В её постели? — иронично уточнила Ираида. — На диване, который я тебе покупала, между прочим. На мои пенсии с твоим отцом, пока ты ипотеку закрывал.
Светлана вышла из спальни, уже в джинсах и с чемоданом. Поняла, что сцену ей не выиграть.
— Я, пожалуй, пойду, — тихо сказала она. — Не хочу быть причиной семейных драм.
— О, поздно, дорогуша, ты уже финал третьего акта, — съязвила Ираида.
Светлана кивнула, взяла ключи и вышла, едва не расплакавшись. За ней захлопнулась дверь, как символ начала ада.
— Ты доволен? — спросила Ираида. — Ты не просто разрушил брак. Ты унизил женщину, с которой прожил десять лет. Алиса — не кухарка и не домработница. Она человек. Она переводчица, образованная женщина. И ты ей даже не позвонил, не объяснился. Ты просто вот так… взял и привёл домой другую.
— Мама, ты что, собралась защищать Алису? Серьёзно? Ты же её терпеть не можешь. Говорила, что она холодная, не такая, «не наш человек».
— Я её не любила, потому что она смотрела на меня, как на клопа под микроскопом. Потому что она держала дистанцию. Но она никогда не орала, не унижала тебя, не лезла ко мне с «мам, уйдите». А теперь я вижу, что, может, она и была права. Потому что ты ведёшь себя, как подросток. Не как мужчина.
Виктор встал, начал ходить по комнате, как лев в клетке.
— Мне сорок пять лет. И я имею право на счастье.
— Конечно. А она — на развод и алименты. И квартиру. Да-да, именно так. Потому что половина — её. И если ты думаешь, что всё пройдёт гладко, то ты сильно ошибаешься.
— Мы договорились. Я отдам ей долю. Она выкупит мою. Всё будет цивилизованно. Без скандалов.
— Без скандалов? — Ираида рассмеялась. — Ты только что привёл любовницу в её дом. Это не скандал, это хоррор.
— Мам, хватит! — сорвался Виктор. — Это моя жизнь!
— Нет, Виктор. Это была наша жизнь. Пока ты её не выкинул в мусорку ради коротких юбок и длинных ресниц. Знаешь, я думала, что ты умнее своего брата. А ты ещё хуже. Тот хотя бы пил молча. А ты… ты ведёшь себя, как бабник из анекдота: «Она ушла, а я и не заметил, потому что уже лежал с другой».
Он замолчал. Посмотрел на мать. У неё дрожали руки. Но не от злости — от боли. От усталости. От ощущения, что всё, что она строила, рассыпается прямо у неё под ногами.
— Всё, — тихо сказал он. — Я ухожу.
— Иди. Но не думай, что я буду принимать эту Светку, если она решит сюда прийти с тапочками и «мамой Ирой». Мне одной тебя стыдно — пусть будет и ей стыдно.
Он ушёл. Хлопнул дверью. Без чемодана, без рубашки, без извинений.
Ираида осталась одна. Посидела. Потом встала. Подошла к зеркалу. Посмотрела на себя — уставшую, седую, с потемневшими глазами. И вдруг сказала вслух:
— Всё-таки Алиса… была слишком хороша для моего идиота.
Она достала телефон. Пролистала список контактов. Нашла нужный.
Алиса. Мобильный.
И нажала «Позвонить».
Телефон звонил долго. Не так, как обычно — когда Алиса отвечала с холодным «да» на второй гудок, ещё до «пик». Сейчас Ираида Степановна чувствовала, как каждый сигнал отдавался где-то под ключицами. Она уже пожалела, что нажала. Она вообще не любила жалеть. Но тут — жалела.
На шестом гудке ответили.
— Да? — голос Алисы был уставший, будто она уже всё знала.
— Алиса… это Ираида Степановна.
— Угу. Слушаю.
— Я… хочу поговорить.
— А вы что, уже выгнали её? — голос был сухой, без истерик. Слишком спокойный для женщины, у которой только что уводят мужа и превращают жизнь в мыльную оперу.
— Алиса, не начинай. Мне и так…
— Что вам «и так»? Мне, знаете ли, тоже не фейерверки. Но у меня хотя бы никто не шарится по шкафам без стука. Я, между прочим, в отпуске у родителей, а не в ссылке.
— Он повёл её домой, — не выдержала Ираида. — Прямо к вам. И не предупредил.
— Я знаю. Соседка с пятого прислала фото. У неё камера в глазке. У неё вообще есть всё, кроме личной жизни.
— Мне стыдно. Честно. За него. За себя. За всё это.
— Стыд — это уже начало выздоровления, говорят психологи. Правда, дорого берут за такие диагнозы.
— Алиса…
— Что?
— Я могу приехать? Просто поговорить. По-человечески.
— Нет.
— Я принесу вино.
— Хорошо. Тогда приезжайте.
Квартира родителей Алисы была светлой, с тихим запахом старых книг, аптечных трав и чеснока. Её отец дремал в кресле с газетой на лице. Мать где-то за стенкой ругалась с пылесосом.
Алиса открыла дверь босиком, в старых шортах и свитере, который явно пережил несколько разводов и одну войну.
— Проходите. Вино — сюда, на кухню.
— Ты не выглядишь убитой, — осторожно заметила Ираида.
— А ты не выглядишь счастливой тёщей, — ответила Алиса, открывая бутылку.
Сели. Напротив друг друга. Между ними — хлеб, сыр, солёные огурцы и полбутылки красного, которое как-то не хотелось пить. Но нужно было.
— Он идиот, — первой нарушила тишину Ираида. — Но он мой сын.
— А я дура, — ответила Алиса, наливая по половине. — Но была его женой.
— Почему ты не ушла раньше?
— А вы бы ушли? Если бы верили, что можно исправить? Что это просто кризис сорока, и всё пройдёт?
— Нет. Я бы устроила скандал. Швырнула бы тарелку. Выставила чемодан.
— Я не вы — спокойно сказала Алиса. — Я — я. Я переводила его бред про «я устал, я запутался» на человеческий язык и старалась быть удобной. Потому что думала: семья — это терпение. А это, оказывается, был диагноз.
— Он сказал, что вы по согласию разводитесь.
— Да. По согласию. Я согласилась больше не жить в зоопарке. Это ведь вы ему твердили: «Мужчина должен быть мужчиной. Захотел — взял».
— Я… да. Я действительно это говорила. Но не имела в виду чужие квартиры и чужие кровати.
— А он всё понял буквально.
— Я думала, ты его не любила, — сказала Ираида, опуская глаза.
— А он думал, что я его не замечаю. А на самом деле — я просто слишком хорошо знала, где и с кем он в очередной «командировке».
— Он тебе изменял?
— Много. Со счету сбилась. Но всегда возвращался. С виноватыми глазами, с букетом. Как собака, которую только что оштрафовали за лай.
— И ты прощала?
— До поры. Пока не поняла, что не прощаю, а просто коплю. И вот накопила.
— Я никогда не считала тебя слабой. Но и не думала, что ты такая… терпеливая.
— Это не терпение. Это усталость от борьбы с ветряными мельницами. Я была как диспетчер на вокзале: провожала его поездам, не дождавшись своего.
— Он оставит тебе квартиру?
— Уже договорились. Я выкупаю его долю. Кредит — на мне. Он написал расписку. Всё честно. Без слёз. Я не устраивала сцен. Сцены — это ваша работа.
Ираида вздохнула. Сняла очки. Посмотрела в окно. Там шёл дождь. Как всегда, когда кто-то расстаётся, как будто небо решает «ну, давайте я хотя бы кадр подберу красивый».
— Я пришла ещё за одним, — сказала она.
— Что, ещё одна просьба? Снова внуков от него ждать?
— Нет. Простить. Меня.
Алиса посмотрела на неё. Долго. Без жалости, но и без злобы.
— За что?
— За всё. За то, что смотрела на тебя, как на чужую. За то, что вторгалась в вашу жизнь, как танк. За то, что считала, что знаю, как вам жить. И за то, что не остановила его, когда ещё можно было.
— А можно было?
— Наверное, нет. Он всегда был слабым. Просто хорошо прятал это под «мам, я сам». А я не хотела видеть.
— Я не держу зла, — сказала Алиса. — Я просто теперь умнее. И свободнее.
— А ты не одна?
— Пока да. Но это, знаете, не диагноз. Это состояние. Временное.
— А если он вернётся?
Алиса улыбнулась.
— Я не отель. У меня нет «номер свободен». Даже если и вернётся — это уже будет другой маршрут. Без меня.
Они помолчали. Потом выпили. Ираида встала.
— Ты хорошая. Прости, что не поняла раньше.
— Ничего. Теперь у вас будет новая сноха. Может, научитесь.
— Не факт, — усмехнулась Ираида. — Но попытка — не пытка. Только она меня боится. Думает, что я её отравлю.
— Ну, я тоже так думала первое время.
Они обе засмеялись.
— Алиса, — сказала Ираида, уже у двери, — если тебе что-то понадобится… просто скажи.
— Знаете, что мне сейчас нужно?
— Что?
— Чтобы никто не приходил без звонка. Даже с вином.
Ираида кивнула. И вышла.
На лестнице она достала телефон. Набрала номер сына. Он ответил с третьего гудка.
— Мам?
— У тебя есть одна неделя. Чтобы собрать свои вещи. И уйти. Без воплей. Без баб. Без скандалов.
— Мам, ты с ума сошла?
— С ума я сошла, когда родила тебя. А сейчас — я выздоравливаю. Всё. Разговор окончен.
И она сбросила.
А потом подумала: может, Алиса и правда была ей ближе, чем она думала.
Алиса вернулась домой в понедельник утром. Без драмы, без звонков, без «открой, я приехала». Своими ключами. Потому что пока ещё — да, её дом.
Квартира встретила тишиной. На кухне — пара грязных кружек. В ванной — чужая щётка с розовым ворсом. На подоконнике — чашка с засохшими остатками кофе. А в спальне — ничего. Ни чемоданов, ни постельного белья. Чистый матрас и забытая носкина пара кроссовок. Мужские. Почти новые.
Алиса включила свет. Потом выключила. И снова включила. Как будто этим можно было вернуть прежнюю жизнь. Или хотя бы понять, что она теперь своя. Свободная. Одинокая — да. Но не униженная.
Она только села, как раздался звонок. Она вздохнула и пошла к двери. На экране домофона — фамилия: Зайцев В.М. То есть он. Виктор.
Открыла. Сначала на цепочку.
— Алиса… — он стоял с букетом, как идиот в рекламе аспирина. — Я… я хотел бы поговорить.
— Ты перепутал. Здесь уже не говорят. Здесь только дышат. Глубоко. Спокойно. И без тебя.
— Я всё понял. Всё осознал. Света… она ушла. Мы не сошлись характерами.
— Серьёзно? Через три недели? Поздравляю. Новый рекорд.
— Я был дураком. Я совершил ошибку.
— Ты не ошибся. Ты просто показал, кто ты есть на самом деле.
— Я хочу всё вернуть.
Алиса отцепила цепочку, но дверь так и не открыла.
— Смотри. Вон туда. Видишь замок?
— Вижу.
— Там теперь ещё и внутренняя защёлка. От тебя. Навсегда.
Он молчал. Потом выдохнул.
— Я подписал бумаги. Всё. Квартира — твоя. Я уеду. К брату.
— Отлично. Он всегда мечтал о тебе.
— А мама…
— Что мама?
— Она… она была у меня. Кричала, что я предатель. Сказала, что ты лучше. Что я всё испортил. Она меня выгнала.
— Надо же, и у неё наконец включился здравый смысл.
— Алиса, я не могу без тебя.
— А я могу. Представляешь? Могу. Сплю спокойно. Не думаю, кто с тобой в «командировке». Не жду. Не контролирую, как твоя мама. И ты знаешь, это лучшее, что со мной случилось за десять лет.
— Но…
— Никаких «но». Уходи. Пока я не передумала и не открыла окно, чтобы выкинуть букет.
Он опустил глаза. Стоял ещё пару секунд. Потом, не говоря ни слова, ушёл. Без скандала. Без надежды. Просто исчез в коридоре, как смазанная тень прошлого.
Алиса закрыла дверь. Медленно. Потом навесила цепочку. И даже улыбнулась.
А через пару часов приехала Ираида Степановна. По звонку. С контейнерами. Варёная курица, огурцы, суп, бумажный пакет с домашними котлетами. Всё, как умеют матери — когда хотят попросить прощения, но не словами.
— Привет, — сказала она, входя. — Это тебе. Не бойся, я без ключей. Навсегда.
— Заходите. У нас теперь демократия.
— Я его выгнала. Совсем. Он сейчас на даче у брата. В бане сидит. Думает, что там спрячется от позора.
— А ему не жарко в аду? — усмехнулась Алиса.
— Не переживай, я его там не брошу. Я его люблю. Но тебе не враг. Всё, что делала — из страха. Что он будет один. Что ты его бросишь. Что я стану ненужной. А оказалось — наоборот. Я стала врагом тебе, и он всё равно остался один. Парадокс.
— Не поздно начать всё заново, — тихо сказала Алиса.
— Только уже не как свекровь и невестка. А как две взрослые женщины, у которых был один дурак на двоих.
— Был.
Они выпили чаю. Посмеялись. Поплакали. Без истерик. Просто — как два человека, которых жизнь заставила стать мудрее. Не лучше. Не добрее. Просто — старше и свободнее.
На прощание Ираида сказала:
— Знаешь, я тебе не говорила. Но я тоже хотела когда-то уйти от мужа. Только не решилась. А ты — смогла. Ты сильная. И тебе не нужен мой сын. Ты заслуживаешь мужчину, который не будет тебе врать. Который не придёт в халате. А если и придёт — то только твой.
Алиса кивнула. А потом закрыла дверь. Медленно. И, на всякий случай, — на два замка.
