Мария проснулась раньше будильника. Тишина в квартире была на удивление полной: даже батареи не шипели, словно тоже решили не мешать. Алексей сопел в подушку, свернувшись как ёжик, и слегка похрапывал — ровно в такт утренним мыслям Марии.
«Сколько мы уже копим?.. Три года. ТРИ. И всё как в черную дыру. Кто в этот раз позвонит? Мама? Сестра? Дядя с плоскостопием?» — мысленно прошептала она, вставая и подбирая с пола свой махровый халат.
На кухне, как всегда, стоял его термос и пустая кружка. Рядом — листочек, исписанный корявыми буквами:
«Зайка, не забудь купить молоко! Удачного дня! Люблю тебя!»
Мария вздохнула. За такие записки хочется и поцеловать, и придушить. Особенно если вспомнить, как за последние два месяца ушло почти шестьдесят тысяч — «в долг, но ты не переживай, скоро отдадут».
Раздался звонок. Сухой, тонкий, как укол в вену. На экране высветилось:
Елена Сергеевна.
Мария закрыла глаза.
«Бинго…»
— Алло, Мария? Доброе утро! Надеюсь, не разбудила? — голос свекрови звучал подозрительно ласково. Из опыта Мария знала: чем слаще голос, тем тяжелее будет удар.
— Доброе, Елена Сергеевна, — выдохнула она, наливая себе кофе. — Что-то случилось?
— Ой, ну да… ты ведь не против, если я к вам сегодня заеду? Буквально на полчасика. Мне с тобой посоветоваться надо… по очень деликатному делу.
Мария сделала глоток кофе и сжала зубы.
— Конечно, заезжайте, — тихо ответила она. — Полчаса — это вполне.
— Ты моя золотая девочка! — воскликнула Елена Сергеевна и отключилась, даже не дослушав.
К вечеру Мария убрала квартиру, проверила счета (на карту только вчера пришла зарплата — 47 320 рублей, из них тридцать уже «планировались» на ипотечный взнос), приготовила ужин и на автомате выложила мятую бумажку с холодильника. «Люблю тебя!» — напомнил ей термос.
Алексей влетел домой с сияющими глазами.
— Маш, ты не поверишь! Нам на работе обещали премии! Сказали, что по итогам квартала! Если нормально отчитаемся — могут дать тысяч сто! Представляешь?!
Он прижал её к себе, зацеловал в ухо и нос, пахнущий с утра лососем.
— Ура, Лёша, — натянуто улыбнулась Мария. — Сначала отчитайтесь.
Он уже влез в холодильник, жуя прямо с миски:
— Ну да… кстати, мама звонила?
— А как же, — холодно ответила Мария. — Просила заехать. Обещала «на полчасика». Будет через час.
Алексей замер с вилкой в руках.
— Ой, Маш… ну ты же знаешь, у неё всё непросто. Она одна. Пенсия маленькая. Мы всё-таки семья…
— Да ты что? — подняла бровь Мария. — А я кто тебе? Коллега по съёмной квартире?
— Да не начинай…
— Нет, Лёш, ну правда. У тебя семья — мама, сестра, брат. А я — такая, приложением шла? Тоже по акции?
Алексей вздохнул, обнял её за плечи.
— Ну ты же знаешь, как я тебя люблю…
— Ага. И как ты любишь доставать деньги из заначки на наше жильё — тоже знаю.
Через час дверь распахнулась.
— Ой, мои дорогие! — воскликнула Елена Сергеевна, протиснувшись в квартиру с запахом кизила и лавандового освежителя. — Ну, Машенька, какая же ты красавица! Только, может, губы поярче надо было накрасить — ты у нас такая бледненькая…
— Спасибо, Елена Сергеевна, — сухо кивнула Мария.
Свекровь села на кухне, сложив руки в молитвенной позе.
— Дети мои. Я понимаю, сейчас нелёгкое время. Но вот… у нас с Анечкой (это сестра Алексея) — сложность. У неё платье сгорело. Ну, буквально сгорело! Утюг упал, и всё — дырка. А у неё через неделю мероприятие, госкомиссия. Представляешь?
Мария молча подперла подбородок рукой.
— Я уж думала сама купить, но пенсия… сами понимаете. А платье надо приличное. Ну, может быть, тысяч пятнадцать… Не в долг, конечно. Просто как поддержка. Мы же семья.
— Угу, — сказала Мария. — И сколько мы уже «поддержали»?
— Маш, — начал Алексей.
— Подожди. — Она встала, открыла шкаф, достала тетрадь. — Вот: май — двадцать пять. Июль — двадцать. Август — пятнадцать. Сентябрь — тридцать. Восемьдесят девять тысяч рублей. Без процентов, без возврата. Просто «поддержка».
— Машенька, ну не надо быть такой счётной. Мы же не на рынке! — возмутилась Елена Сергеевна.
— А где мы, простите? В банке, где вы кредит не выплачиваете? Или в благотворительной организации?
Алексей вскочил:
— Маш, ты перегибаешь!
Она повернулась к нему.
— Знаешь, что, Лёша? Перегибаю — это когда я живу в съёмной квартире на пятом этаже без лифта, стираю носки руками, чтобы сэкономить воду, а твоя мама просит «немножко» на платье. Платье! За пятнадцать тысяч!
— Ну ладно тебе, — буркнул он.
— Нет, не ладно. Или вы завтра возвращаете мне хотя бы половину. Или я беру эти деньги и начинаю платить за адвоката.
— Чего?! — хором вскрикнули свекровь и Алексей.
Мария уселась обратно и спокойно допила кофе.
— Потому что я устала. От ваших «немножко». От сестры, у которой постоянно «то мероприятие, то день рождения». От мамы, у которой пенсия маленькая, но маникюр — свежий, и духи на пять тысяч. От тебя, Лёша. Потому что ты не муж. Ты — банкомат с голосом моей семьи.
Когда Елена Сергеевна ушла, хлопнув дверью, а Алексей сел в углу кухни и уставился в кружку, Мария села напротив.
— Лёша, подумай. Или ты строишь жизнь со мной. Или с ними. Я не тяну двух семей. У меня одна — и я хочу в ней чувствовать себя женщиной, а не бухгалтером в кассе взаимопомощи.
Он ничего не ответил.
На следующее утро Мария встала в шесть, оделась, положила паспорт и тетрадь с долгами в сумку.
«Если не возвращают — значит, я не жена. А если я не жена, значит, пора быть собой.»
Утро началось с того, что Мария уронила банку кофе. Не разбила — это было бы слишком просто. Нет, она её уронила, крышка слетела, и весь этот бурый ароматный песок рассыпался по белой плитке на кухне, затеяв мини-пляж с привкусом отчаяния.
Прекрасно, — подумала она. — Символично. Всё высыпалось. Как и мои силы терпеть весь этот цирк.
Из спальни вышел Алексей, потягиваясь и зевая, будто всю ночь крутил бетон вручную. Хотя накануне просто ушёл спать в обиде, ничего толком не объяснив. Поговорить Мария с ним пыталась. Но как обычно — глухо, как в танке. И с таким же запахом старого масла, потому что у Алексея началась эта его мужская упёртость.
— Что у тебя тут, война с Бразилией? — хмыкнул он, указывая на кофе.
— Почти, — спокойно ответила Мария. — Только враг у меня не в джунглях. А в гостиной.
— Опять начинаешь, Маш? Ну сколько можно? Это моя семья!
— А я кто? Продавец билетов? Я тут как бы тоже участвую в этих отношениях. Вроде бы даже деньги вкладываю.
— Да брось ты, — отмахнулся он, уже открывая холодильник. — Мамка просто попросила немного. Там всего-то пятнадцать тысяч на крышу. У них реально течёт, я сам видел. Дождь прямо в ванну капает.
Мария прищурилась.
— А ты не подумал, что в нашей ванной тоже течёт? Только не с потолка, а в душе, когда я вижу, как из общего бюджета исчезают деньги на очередную «течку» в их жизни. То у них крыша, то гардероб, то у сестры ноутбук сломался. Может, пора уже течь в сторону ответственности?
Алексей вздохнул, как будто она требовала от него вырыть колодец в Сахаре.
— Маша, ну я же не враг им. Это моя мама.
— А я что, мачеха в сказке? Я вообще-то твоя жена. Или ты уже передумал?
Он молчал, и это молчание бесило больше любых слов. Сколько можно быть «между двух огней», когда ты сам хватаешь канистру с бензином и подливаешь в обе стороны?
Вечером того же дня, как по заказу, в дверь позвонили. Не позвонили — вломились, с фирменным стуком Елены Сергеевны: три удара, пауза, ещё два — как морзянка для тех, у кого на лбу не написано «бежать».
Мария открыла дверь, не удивляясь. Конечно, приехала. Конечно, без звонка. Конечно, с коробками.
— Машенька, здравствуй, солнышко, — пропела Елена Сергеевна, расплывшись в такой улыбке, будто только что подписала контракт на пять миллионов.
— Здравствуйте, Елена Сергеевна, — сухо ответила Мария. — Вы одна или с бригадой?
— Ну что ты, одна! — пропела свекровь, заходя, будто это её дом. — Просто надо было кое-что обсудить. Кофе есть?
— Кофе был, — буркнула Мария. — Но больше нет. Всё ушло в борьбе с гравитацией и стрессом.
На кухне свекровь осмотрелась, как будто собиралась выкупить эту квартиру через ипотеку, и села, крякнув, на стул.
— Алексей мне звонил. Говорит, ты немного… переживаешь. Ну, Маша, ну зачем ты так? Это же временно. Сейчас вот с крышей поможем, потом сестра на работу устроится, всё наладится.
— Она пять лет «устраивается», — спокойно сказала Мария. — У неё опыта больше, чем у министра труда. Только всё не туда.
— Ну ты же понимаешь… Семья — это же святое.
Мария встала, подошла к окну. Под окнами играли дети, какой-то папа нёс за руку орущего сына с велосипедом. Простая сцена. Настоящая. Такая, какая ей давно не снилась.
— Святое — это когда тебя уважают, — тихо сказала она. — А не используют как банкомат с улыбкой.
Елена Сергеевна вжалась в спинку стула. Но, конечно, не сдалась. Она никогда не сдаётся. Это же у них семейное.
— Ой, Машенька, ты говоришь такие вещи… Мы же с тобой одна семья! А ты чужая — нет. Ты своя! Просто… чуть экономная.
— У меня это называется «финансово адекватная», — фыркнула Мария. — А у вас, видимо, «не даёт — значит злая».
Когда Алексей вечером вернулся, разговор был коротким. Почти телеграфным.
— Ты снова была резка с мамой, — сказал он, даже не снимая куртку.
— Я была правдива. А она — с коробками. Ты ей что, разрешил тут жить?
— Она всего на пару дней.
— Вот только не надо про «пару дней», — Мария резко обернулась. — Мы оба знаем, что у неё даже сумки с пижамой и чайником. Она планирует зимовать?
Он молчал.
— Значит так, Лёш. Либо она — либо мы.
Он наконец посмотрел на неё. Долго. Так, как будто впервые понял, что его жена не просто бухгалтер с нервами, а женщина, которая устала быть фоном в собственной жизни.
— Ты серьёзно?
— Очень. Если завтра она не уедет, я соберу вещи. Сама.
Он ушёл в комнату, хлопнув дверью. А Мария осталась стоять на кухне, глядя на то место, где утром рассыпался кофе.
Интересно, — подумала она, — сколько ещё должно рассыпаться, чтобы я наконец собрала себя обратно?
Мария не собирала вещи. Она знала: если начнёт, остановится только на чемодане. А потом — такси, вокзал, и этот унизительный разговор с мамой: «Ну я же тебе говорила…» Нет. Пока не время. Она дала Алексею сутки. Ровно. Не для манипуляции, не для театра. Для себя.
Всю ночь она пролежала на боку, уставившись в розетку. Алексей спал в зале. Со своей мамой. Ну, не буквально — на диване рядом. Они смотрели какой-то сериал до двух ночи, потом были слышны перешёптывания. Наверное, обсуждали «какая Мария нервная». Конечно. А она кто? Спонсор с характером.
Утром Мария встала раньше всех. Привычка. Рабочий день. Только сегодня был выходной. И вдруг в тишине квартиры с чайником и разогревающейся кашей на плите она поняла: она дома. А они — временные. Она — не гость. Не приглашённая. Она — хозяйка. Платит по счетам, планирует бюджет, строит планы на жизнь. А они… как будто временные квартиранты с громкими требованиями.
В этот момент она услышала, как в зале кто-то зашевелился. И тут же — знакомый голос.
— Машенька, а ты не против, если я поставлю стиральную? У вас тут белья накопилось — ужас!
Мария молча вошла в зал. Елена Сергеевна уже тащила корзину с вещами. На Марииной кофточке свекровь любовно расправила рукав.
— Это же из льна? Дорогая, да? Такую надо отдельно, да?
— Елена Сергеевна, — Мария стояла прямо. — Стирать — это, конечно, благородно. Но у нас тут другие задачи.
Свекровь замерла, чуть не уронив корзину.
— Алексей, — Мария повернулась к мужу. — Я не шучу. Или она уезжает. Или я.
Он сидел в футболке с оттянутым воротом и смотрел на неё, как будто впервые понял, что его жена — не приложение к дивану.
— Маш… ну ты правда… это же просто пара дней…
— Прошло трое. Завтра будет неделя. Потом — месяц. Вы с мамой — как влажность. Вроде не видно, но стены уже гниют.
Елена Сергеевна приосанилась:
— Ну уж извините, что я вам тут мешаю. Я-то думала — у вас семья. А вы просто квартирой дорожите.
— Я дорожу границами. Потому что если их нет, то начинается бардак. Вот как сейчас.
Алексей встал. Подошёл к Марии. Помолчал. Потом выдохнул:
— Ты права.
Они оба повернулись к нему. Даже кот, проснувшийся на подоконнике, поднял голову.
— Я всё это понимаю. Просто… я всегда жил с чувством вины. Что маме мало. Что сестре хуже. А тебе — слишком хорошо. И мне казалось, что надо всех выровнять.
Мария смотрела молча. Впервые за долгое время он говорил что-то по-настоящему. Без обиняков, без «ну ты же понимаешь…». Просто.
— Я думал, что ты справишься. Что ты сильнее. А оказалось — ты просто одна.
Тишина. Даже каша в кастрюле замерла от напряжения.
— Мама, — Алексей повернулся. — Собирайся. Я отвезу тебя домой. А крышу мы сделаем, но в следующем месяце. Когда я найду подработку.
— Лёша! — ахнула она. — Ты что, совсем?
— Совсем. Это мой дом. И моя жена. А не пункт помощи для вечно ждущих.
Через два часа в квартире стало тихо. Свекровь хлопнула дверью и пообещала «больше никогда не появляться». Мария в это не поверила, конечно. Она появится. Просто уже не с коробками и списком претензий.
Алексей вернулся молча. Они сидели на кухне, пили остатки растворимого кофе. Кофейных крупинок в банке осталось на донышке — как и терпения, как и иллюзий.
— Спасибо, — сказала Мария.
— За что?
— За то, что выбрал меня. Пусть даже с третьей попытки.
Он улыбнулся криво.
— Хочешь — иди на маникюр. Или к психологу. Или просто в парк. Я сам помою посуду. И пол. И полочку в ванной привинчу, которую с декабря обещал.
— Серьёзно?
— Да. У тебя — выходной. Настоящий. Без меня. Без семьи. Без шума. Просто для себя.
— А ты?
— А я… — он задумался. — Пойду резюме обновлю. Вдруг я тоже кому-то нужен. Не как сын, а как сам по себе.
Вечером, когда Мария шла по парку с термосом в руке и странным ощущением свободы, ей пришло сообщение.
От: Лена (сестра Алексея)
Время: 17:24
Маш, привет. Прости за всё. Я тут поняла одну вещь — нельзя вечно жить за чужой счёт. Начала работать курьером. Немного, но честно. Надеюсь, ты не держишь зла.
Мария улыбнулась. Не то чтобы простила. Но стало легче. Как будто в доме, где давно текла крыша, кто-то наконец закрыл окно.
Она села на скамейку. Ветер развевал волосы. Люди мимо шли с детьми, с собаками, с мыслями. Она сидела одна. И не чувствовала себя одинокой.
Она выбрала себя.
И это был лучший вклад, который она сделала за всю совместную жизнь.
