Алина стояла у окна, как обычно — с чашкой кофе, за который заплатила как за хороший ужин. Только кофе, в отличие от ужина, не возвращал её к жизни. Он просто был. Как и этот пыльный, застроенный горизонт, где между новостройками втискивалось весеннее солнце. Слишком яркое, слишком наивное — как будто не знало, куда светит.
За её спиной раздался звук закрывающейся двери. Не громко, но с характером. Дмитрий. Конечно, он не хлопал дверями — он был выше этого. Он просто закрывал их с достоинством человека, которому надоело объяснять элементарное.
— Опять работа до полуночи? — беззлобно бросил он, не снимая куртку.
— А ты попробуй не работать, — отозвалась Алина, не оборачиваясь. — Тебе же будет скучно без денег, правда?
Он молча повесил куртку. Потом сделал три шага, встал рядом. Она даже не поворачивала голову — знала, что он смотрит на неё как бухгалтер на расходы жены: с легким неодобрением и тяжёлой усталостью.
— Алина, слушай… Нам надо поговорить. Серьёзно.
О, Господи, опять? У неё прямо внутри что-то обмякло. Этот тон — смесь вины, осторожности и подлизательства — она знала наизусть.
— Только если ты не собрался предлагать свекрови переехать к нам. Или брату. Или обоим. У меня лимит родственников исчерпан — по грудь.
Он выдохнул. Почти со смехом, но грустно.
— Ну… почти угадала. Только Игорю. На время.
Алина медленно повернулась. Так медленно, как поворачиваются в фильмах, когда герой слышит, что в доме завёлся маньяк. И он сейчас стоит рядом с ним.
— Дмитрий… — начала она ласково, почти мурлыча. — А ты вообще помнишь, кто купил эту квартиру?
— Ну, формально — ты. Но мы же семья.
— Семья? — переспросила она, поднимая бровь. — Серьёзно? Это ты про кого сейчас? Про меня, тебя и твою мать с её «у тебя нет детей, потому что ты думаешь только о карьере»?
Он замер. Но ненадолго. У него, как выяснилось за пять лет брака, был врождённый иммунитет к упрёкам.
— Игорь сейчас в тяжёлом положении. Развод, суд, ребёнка не дают видеть. Ты ж понимаешь.
— Я понимаю, что у него есть мать. У которой, между прочим, трёхкомнатная квартира.
— Она говорит, что он там не сможет сосредоточиться. Её слова: «мужику нужен покой, а не кошачий вой».
— А ты не подумал, что мне тоже нужен покой?
Он пожал плечами. Слегка, как бы между делом. Вот это и бесило больше всего — это его «что такого».
— Это же временно, Алин. На месяц, максимум. Он тихий, ты его почти не заметишь.
— Да я и тебя-то едва замечаю. — Она усмехнулась, но лицо у неё стало холодным. — Я, вообще-то, домой прихожу, чтобы не разговаривать. Ты хоть представляешь, что значит делить пространство с мужиком, который сидит без работы, пьёт чай по шесть раз в день и жалуется на жизнь как сериал?
— Он мой брат, — коротко сказал Дмитрий, глядя в пол.
— А я тебе кто? — тихо спросила она. — Уютный банкомат?
— Не передёргивай. Просто войди в положение.
— А ты войди в моё. Или хотя бы послушай меня, когда я говорю «нет».
Он снова вздохнул. Не споря, не настаивая. И это раздражало даже больше, чем любое давление. Как будто он говорил: «Ну ты подумай, подумаешь — поймёшь, что я прав».
Она ушла в спальню и хлопнула дверью. Очень громко. С достоинством.
На следующий день Галина Петровна пришла без звонка. Открыла дверь своим ключом — подарок на годовщину, о котором Алина с тех пор жалела так, как люди жалеют о татуировке с именем бывшего.
— Идите сюда, мои сладкие! — воскликнула Галина Петровна, широко разводя руки, будто не вторгалась сейчас в чужую жизнь, а спасала утопающих.
Алина вышла с кухни, вытирая руки. На лице — вежливость уровня «кассирша в пятницу вечером».
— У нас тут не общежитие, Галина Петровна. Вам чай или сразу к делу?
— А я по делу, конечно, — деловито сказала свекровь и достала папку. — Вот. Документы. Если вы подпишете, квартира переходит в долевую собственность, и Игорёк сможет спокойно у вас прописаться.
— Вы что, серьёзно? — глаза Алины сузились, голос стал ледяным. — А вы всегда приходите с таким… чемоданчиком счастья?
— Ну, это же в интересах семьи! — вскрикнула Галина Петровна. — Ты молодая, успешная. А у него жизнь рушится! Будет справедливым, если вы немного… ну, поддержите.
— Это вы называете «поддержкой»? — Алина взяла папку, порвала пополам и швырнула в корзину для бумаг. — Так вот, я вам так скажу. Пока я здесь живу, здесь не будет ни «долевой собственности», ни Игоря, ни ваших благих намерений.
— Ты пожалеешь об этом, — зло прошипела свекровь, поднимаясь с кресла.
— Уже жалею. Только не о решении. А о том, что пустила вас в свою жизнь.
Вечером Дмитрий молчал. Телевизор работал фоном. Алина сидела на кухне и, не отрываясь, смотрела в чашку. Молча. Но напряжение в комнате можно было резать ножом.
— Ты правда думаешь, что Игорь хуже, чем я? — наконец, спросил он, словно просто проверяя уровень трагедии.
— Нет. Я думаю, что вы — одинаковые. Все из одной семьи.
Он встал, ушёл в спальню. Без слов. Без драм. Снова с этим своим «выше этого».
И только дверь захлопнулась — не громко, но с достоинством.
Алина наложила себе ужин. Ела в тишине. Без телевизора, без телефона. И впервые за долгое время — без чувства вины.
Утро началось с запаха. Не кофе. Не духов. А… табака. Причём дешёвого, злопамятного, как одеколон из 90-х, который до сих пор носят те, кому не дали слово в детстве.
Алина проснулась моментально — как собака, услышавшая, что холодильник открыт. Она не курила. Дмитрий — тем более. Значит…
Она в халате, босиком, как в фильме о мести, пошла на запах.
На кухне сидел Игорь. В семейных трусах с мишками, с сигаретой в одной руке и кружкой с надписью «Лучший мужик 2022» — в другой. Кружка, к слову, была её. Подарила Дмитрию. Наивная.
— Доброе утро, — сказал он весело, будто они друзья по даче, а не неожиданные сожители.
— Ты что здесь делаешь? — спросила она спокойно, даже тихо, но в голосе что-то подрагивало. То ли гнев, то ли венка на лбу.
— А ты не в курсе? — удивился он. — Дима сказал, что договорились.
— Договорились?
Она повернулась. Дмитрий стоял в коридоре, с лицом «давай не здесь, не сейчас». Пижама, растрёпанные волосы. Был похож на подростка, которого застали с порнографией в принтере.
— Алина, ну ты же знаешь, ему негде жить. Это на пару недель. Максимум месяц.
— И где он будет жить?
— Ну… я подумал, на кухне.
— Ага, а вы вдвоём будете жарить яйца, а я буду спать в ванной, как приличная женщина.
— Не утрируй, — устало сказал Дмитрий.
— Это ты не утрируй! — Она повернулась к Игорю. — Ты когда заходил, не почувствовал, что здесь тебя не ждали?
— Слушай, я не с претензиями. Просто ситуация такая. Я даже помогу по дому.
— Отлично. Тогда начни с того, что выйдешь из него.
Игорь улыбнулся. Спокойно, как человек, у которого есть козырь. И достал из рюкзака пачку документов.
— Тут, кстати, кое-что интересное. Дарственная от мамы. На меня. С её долей в этой квартире. Так что технически… я теперь тоже здесь прописан.
Тишина в комнате повисла, как фраза «я сделал тебе сюрприз» от бывшего.
— Что?! — прошептала Алина. — Какая дарственная?!
Дмитрий побледнел.
— Мам, ну ты чего… я не знал, что она уже оформила…
— Конечно, не знал, — сухо бросила Алина. — Ты же у нас вечно ничего не знаешь. Ни где документы, ни что происходит, ни кто в твоей постели.
— Не начинай, — тихо сказал он.
— Я не начинаю. Я заканчиваю. Вот это — конец.
Игорь пожал плечами.
— Ну, слушай, мне бы просто пожить. Без нервов. Без скандалов. Если хочешь — поговорим спокойно, по-человечески.
— По-человечески? — Алина шагнула ближе. — Тогда ответь по-человечески: ты осознаёшь, что вторгся в мою личную жизнь, в мой дом, в моё пространство, как таракан с чемоданом?
— Не таракан, а брат, — с сарказмом уточнил он. — Но допустим, сравнение интересное.
— А знаешь, что я сделаю с этой дарственной? — Она подошла к столу, взяла документы, подошла к мусорному ведру, аккуратно порвала, бросила и притоптала босой ногой.
— Они уже зарегистрированы в Росреестре, дорогуша, — сказал Игорь спокойно, закуривая новую сигарету. — Это копия. Оригинал у меня в банке.
Дмитрий сидел, как школьник на собрании — виноватый и бесполезный.
— Вы с мамой решили разыграть меня? — медленно произнесла Алина. — Втроём, в моей квартире, за мой счёт, и ещё с бумажками?
— А ты что думала? — вдруг заговорил Дмитрий. — Что можно вечно решать всё самой? Деньги твои, квартира твоя, решения твои. Я как кто вообще?
— Как гость, — чётко сказала она. — Гость, которому пора бы понять, что ему пора.
Он встал. Неуверенно. Без пафоса. Видимо, не так он представлял себе семейную драму. Не с мишками на трусах.
— Я просто хотел помочь брату…
— А я хотела покоя. Твоё «помочь» — это предательство. Только вежливое, с кружкой чая.
Игорь усмехнулся.
— У вас, конечно, тут весело. Можно я чай допью?
— Можешь и унитаз почистить, если уж живёшь тут, как дома.
— Я пойду, — буркнул Дмитрий. — На работу.
— Только не забудь, где работа, а где твоя мать, — сказала она ему вслед. — А то ты уже два года их путаешь.
Он не ответил. Вышел. И не закрыл за собой дверь.
Алина позвонила нотариусу.
— Добрый день. Мне нужно узнать, как оспорить дарственную, оформленную на долю в моей квартире без моего согласия.
Женщина на том конце вздохнула.
— Без вашего согласия могут оформить, если собственник — мама вашего супруга. Но если вы докажете, что она действовала под давлением или не понимала последствий…
— Она всё понимала. Просто решила, что раз родила сына, то может распоряжаться моей жизнью.
— Тогда вам — к юристу и в суд. Мы можем предоставить консультацию по документам. Остальное — через правовую систему.
Алина кивнула, хотя никто не видел. Потом достала из шкафа бутылку дорогого вина. Открыла. Выпила без тоста, без повода. Повод, впрочем, был — новосёлы в аду.
Вечером Игорь снова сидел на кухне.
— Ужинать будешь? — спросил он буднично. — Я картошку пожарил.
— Нет, спасибо. Я предпочитаю есть без запаха табака, в компании людей, которые не крадут чужие метры.
— Ладно. Как знаешь.
Он жевал с аппетитом. Жил, как у себя дома. Чувствовал себя хозяином. Слишком уверенно. Слишком расслабленно. Как будто знал, что выиграл.
Алина стояла у зеркала. Строгое чёрное платье, пиджак, шпильки. Макияж без сентиментов. Уверенность, как бронежилет. В руках — папка с документами, копиями переписок и выписками из Росреестра.
Сегодня она не шла в офис. Сегодня она шла на войну.
— Слушай, не перегибай, — сказал Дмитрий, глядя на неё из коридора, где переобувался как на вокзале. — Это всё можно уладить без суда.
— Конечно можно, — спокойно сказала она. — Если ты выселишь брата, вернёшь его маму туда, откуда она пришла, и прекратишь притворяться, что у нас семья.
— У нас семья, Алина, — раздражённо ответил он. — Просто ты вечно ставишь себя выше. Всё делишь на «моё» и «ваше».
— Потому что «моё» вы пытаетесь отжать, как последние сушки из миски, — отрезала она. — А «ваше» — это семейный совет в моём туалете.
— Ну и остроумие у тебя, — буркнул он. — Только холодное.
— А у тебя — позвоночник мягкий. Зато мама довольна.
Он вздохнул и вышел. Дверь захлопнулась со звуком «до свидания, остатки уважения».
Юрист ждал её в офисе на Сретенке. У него были синие глаза и усталый голос. А ещё — уверенность. Та, что нужна, когда идёшь против пожилой женщины с маникюром «френч» и психикой, как у сапёра.
— У вас сильная позиция, — сказал он, листая документы. — Квартира куплена до брака. Вы собственник. Доля, подаренная мамой, — спорная, но можно доказать недобросовестность. Мы запросим справки из клиники, где она наблюдается. Есть кое-какие зацепки.
— Мне не нужны зацепки. Мне нужно, чтобы они вышли. Все. Насовсем.
Он кивнул.
— Тогда готовим иск. И вызывать придётся и мужа, и его маму, и вашего нового квартиранта.
— Который жарит картошку в трусах с мишками. Да, я в курсе.
Юрист усмехнулся.
— Знаете, это, возможно, один из самых вонючих дележей квартиры, что я видел. Но мне нравится ваш стиль.
— А мне — когда дверь закрывается с той стороны.
На следующий день в дверь позвонили.
Алина открыла. Перед ней стояла Галина Петровна. В плаще. Без стука, без звонка, без предупреждения. Как кризис.
— Мы поговорим, — сказала она спокойно. — Женщина с женщиной. Как родные.
— Вы мне никто, — ответила Алина. — Ни по документам, ни по жизни.
— Тогда я — мать вашего мужа.
— Уже бывшего. Бумаги поданы.
У Галины Петровны дрогнул подбородок.
— Ты разрушила семью.
— Я сохранила остатки рассудка. Большая разница.
— Ты могла просто пустить Игоря.
— Я могла пустить таракана. Но вместо этого — вызвала дезинфекцию.
Секунду они молчали. Две женщины, два фронта. Между ними — дверь, дарственная, и мужчина, который давно вышел из игры, но всё ещё делал вид, что играет.
— Я ведь думала, ты умная, — наконец сказала Галина Петровна. — Карьера, стиль, хватка. А ты — просто одинокая и злая.
— А вы — просто старая и хитрая. Но всё же не достаточно, — улыбнулась Алина. — Проходите. Я покажу вам кое-что.
Они прошли в зал. На столе лежали свежие документы. Новая экспертиза. Новое дело.
— Это — заявление в суд. Мы требуем признать дарственную недействительной. Указания на давление, показания соседей, справки от терапевта о вашей зависимости от антидепрессантов и ваше письмо, где вы пишете, что «устали от всех и всё хотите отдать». Помните? Вы отправили его Диме. Он оставил телефон открытым.
— Ты не посмеешь…
— Уже подано.
— Ты войдёшь в историю, как невестка, которая выгнала мужа, его мать и его брата.
— И буду сидеть в этой квартире одна. С книгой. И с вином. Без сигарет, без крика, без запаха чужой жизни на своих подушках.
Галина Петровна сжала губы. Глядя на неё, Алина вдруг поняла: перед ней — не злодейка. Просто человек, который в жизни всё решал истерикой, внуками и «а я мать». Только здесь это не работало.
— У вас два дня, чтобы Игорь убрался, — спокойно сказала Алина. — Потом — принудительное выселение. Суд. И участковый с понятыми.
Старуха развернулась. Без слов. Без драмы. Только каблуки постучали по ламинату, как гвозди в крышке. Не гроба. Семьи.
Через два дня на кухне было тихо.
Ни табака. Ни мишек. Ни картошки.
Алина встала рано. Сварила кофе. Выпила его у окна. Впервые за долгое время — в тишине.
Затем открыла ноутбук. На экране мигало сообщение:
«Алина, привет. Это Андрей. Помнишь меня? Мы виделись у Марины на дне рождения. Ты тогда ушла рано. Жаль. Я нашёл твой номер у неё. Надеюсь, ты не против. Хочу пригласить тебя на ужин. Без сюрпризов. Только ты, я, и тишина.»
Она улыбнулась.
Поставила чашку в раковину. И впервые не услышала голос Дмитрия: «Ты опять не помыла за собой?»
Просто… свобода. Без шороха чужих тапочек. Без дарственных. Без подлости, завёрнутой в обёртку «семья».
Финал.
Она не победила. Она просто выжила. Но иногда — это важнее.
И квартира осталась с ней.
А значит — и жизнь.
