Виктор стиснул телефон так, что костяшки пальцев побелели. Дыхание перехватило, словно чья-то рука сдавила горло. В трубке звучал голос брата, который, по его мнению, должен был остаться в прошлом вместе с запахом тухлой рыбы на рыночных прилавках и тяжестью ящиков на плечах тринадцатилетнего мальчишки.
— Витька, ты понимаешь, что она твоя мать? И что ты сделал? Как ты мог выгнать ее с курортниками на улицу? А потом — замок сменить? Замок, понимаешь?
Виктор глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Сердце колотилось как бешеное, висок пульсировал.
— Никита, я понимаю, что она мать. А ты понимаешь, что она делала? Сдавала мою комнату, — он выделил слово «мою», — посторонним людям. Делала из моей доли квартиры гостиницу. Без моего ведома!
На другом конце линии повисло молчание. Потом раздался тяжелый вздох.
— Слушай, она же не со зла. Просто пытается выкрутиться, как может.
— Выкрутиться? — Виктор почувствовал, как закипает. — За мой счет? И как долго это продолжается? Полгода? Год? И ты знал?
Снова тишина, которая была красноречивее любого ответа.
— Да ты в доле, — Виктор даже не спрашивал, он утверждал.
— Витёк, ну не начинай. Маме деньги нужны. Этот Аркадий Семёнович весь пенсион проигрывает. А коммуналку платить надо. Да и вообще…
— Коммуналку?! — Виктор не сдержался и перешёл на крик. — Я плачу эту грёбаную коммуналку восемь лет! Восемь! И мне пришлось снять ей комнату в нашем городе, потому что она «работу нашла»! Знаешь, сколько мы с Алиной на это тратим?
— Ну, она же…
— Она же — что? Моя мать? Да, моя мать. Которая заставляла нас с тобой в тринадцать лет таскать ящики на рынке, чтобы квартиру не отобрали за долги! Помнишь?
Воспоминания нахлынули волной, и перед глазами возникла картина: скрюченные от тяжести пальцы, мозоли, содранная кожа. Плечи, которые гудели от непосильной ноши так, что хотелось плакать по ночам. Но они не плакали — жалеть себя было некогда.
Никита молчал.
— Алё, ты там? — Виктор понизил голос, пытаясь взять себя в руки.
— Да… тут. Слушай, я понимаю, но она всё равно мать. И она плачет теперь. Звонит мне каждый день, говорит, что ты её предал, что выгнал на улицу. Что…
— Стоп. — Виктор прервал этот поток. — А когда она брала деньги с отдыхающих за мою комнату, не плакала?
— Витя, у них с Аркадием долги…
— У меня тоже долги! — Виктор снова повысил голос. — Мы с Алиной взяли кредит на машину. Я работаю шесть дней в неделю. Мы копим на первый взнос за квартиру. И при этом еще снимаем жилье для матери!
В наступившей тишине слышно было только тяжелое дыхание братьев. Наконец Никита нарушил молчание:
— Хорошо. А что ты хочешь теперь?
— Я буду продавать свою долю. — Виктор произнес это спокойно, но твердо.
— Что? Витя, ты с ума сошел? Куда она денется?
— Это не моя проблема. Я больше не собираюсь оплачивать её коммуналку. Не буду переводить деньги. Хочешь — плати сам. А я буду копить и продам свою долю.
— Не делай этого… — Голос Никиты дрогнул.
— Уже сделал. Замок сменил и мать в известность поставил. И она теперь сама выкручиваться будет.
Виктор повесил трубку и швырнул телефон на диван. Алина, стоявшая в дверном проеме, смотрела на него обеспокоенно.
— Ну что? — спросила она.
— То, что я и думал. Они в доле. Все. Моя родная семейка.
Алина подошла и положила руку ему на плечо:
— Витя, это был правильный поступок. Ты не можешь вечно их содержать.
Он обнял жену, зарываясь лицом в её волосы.
— Знаешь, что самое паршивое? — глухо проговорил он. — Я чувствую себя предателем. Бросил мать на произвол судьбы.
— А когда она фактически украла твою комнату и сдавала её направо и налево — это не предательство?
Виктор отстранился и посмотрел на жену:
— Как ты думаешь, чем всё это закончится?
Алина пожала плечами:
— Не знаю. Но думаю, что мы правильно поступаем.
Тринадцатилетний Витька тащил на плечах ящик с помидорами. Пот заливал глаза, футболка прилипла к спине. Рядом, шатаясь от тяжести, брёл Никита с двумя коробками мандаринов.
— Куда ставить? — спросил Витька у кавказского торговца.
— Туда, туда, дарагой, — махнул рукой тот. — И быстрей, э! Товар ждет!
Они свалили ящики, и Витька почувствовал, как плечи горят огнем. Торговец сунул им в руки по пятидесятирублевой купюре. Целое богатство.
— Эй, пацаны, еще на склад надо, — окликнул их другой продавец. — По двадцатке дам.
— Идём, Никит! — Витька потянул брата за рукав. — Там ещё одна ходка — и на квартплату хватит.
Никита вытер пот со лба и устало кивнул.
Вечером они вернулись домой, где их ждала мать — Вера Дмитриевна. Она сидела на кухне и курила, стряхивая пепел в блюдце.
— Ну что, заработали? — спросила она, не поднимая глаз.
Витька выложил на стол мятые купюры:
— Двести шестьдесят.
— Мало, — Вера Дмитриевна поджала губы. — Завтра нужно больше. Из ЖЭКа приходили, грозятся отключить газ. А вообще нам уже восемь тысяч надо. Иначе дело о выселении заведут.
— Мы стараемся, мам, — тихо сказал Никита.
— Старайтесь лучше, — она затушила сигарету и встала. — Я пошла к Ларисе. Ужин на плите, разогрейте.
Когда дверь за матерью закрылась, Витька упал на стул и уронил голову на руки.
— Где мы столько денег возьмем? — прошептал он.
— Не знаю, — Никита пожал плечами. — Надо ещё где-то подработку искать. Может, на автомойку устроимся?
— Нас не возьмут. Мы маленькие ещё.
Они помолчали, глядя на скудную стопку денег на столе.
— Знаешь, Никит, — вдруг сказал Витька, — я вырасту, буду работать, и у меня никогда не будет долгов. Слышишь? Никогда.
— Да, я тоже, — эхом отозвался брат, но в его голосе не было убежденности.
— Виктор, привет, — голос Алины в телефоне звучал напряженно. — Ты можешь сейчас говорить?
— Да, конечно, — Виктор вытер руки тряпкой и отошёл от машины, над которой работал. — Что случилось?
— Твоя мать здесь. Пришла к нам домой.
Виктор почувствовал, как внутри всё сжалось.
— Что? Как она вошла?
— Дверь открыла, — в голосе Алины слышалось раздражение. — Я её не пускала, но она протиснулась и теперь сидит на кухне, плачет. Говорит, что никуда не уйдёт, пока с тобой не поговорит.
— Я сейчас приеду, — Виктор взглянул на часы. — Минут через двадцать буду.
— Поторопись, пожалуйста. Она уже начала рассказывать соседке, что сын выгнал её на улицу.
Виктор закрыл глаза и глубоко вдохнул.
— Извинись перед шефом, скажи, у меня семейная ситуация, — он кивнул коллеге, который смотрел на него с любопытством. — Буду должен.
Дорога заняла восемнадцать минут — Виктор гнал, нарушая скоростной режим. С каждым километром внутри нарастала буря эмоций: злость, обида, страх, чувство вины. Когда он открыл дверь квартиры, то сразу услышал голос матери — громкий, с характерными всхлипываниями:
— Я всё для них делала! А он теперь выставил меня на улицу, комнату закрыл! Собственную мать! А я им жизнь отдала!
Виктор прошел на кухню. Вера Дмитриевна сидела за столом, перед ней стояла чашка чая. Алина стояла у окна, скрестив руки на груди, с каменным выражением лица.
— Мама, — холодно произнес Виктор.
Вера Дмитриевна подняла заплаканное лицо:
— Сынок! — она тут же поднялась и бросилась к нему. — Как ты мог так со мной поступить? Я ведь твоя мать!
Виктор отступил на шаг, избегая объятий.
— Давай поговорим спокойно, — сказал он, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Как ты попала в город? Откуда деньги на билет?
Вера Дмитриевна замялась:
— Аркаша дал… Он занял у кого-то…
— А зачем ты пришла?
— Как зачем? — Вера Дмитриевна снова начала всхлипывать. — Ты же нас на улицу выставил! Квартирантов выгнал! Замок сменил! Что мы теперь делать будем?
— То же, что делали до того, как начали сдавать мою комнату, — Виктор смотрел ей прямо в глаза. — То же, что я делал, когда в тринадцать лет таскал ящики на рынке, чтобы оплатить твои долги.
— Ты попрекаешь мать куском хлеба? — Вера Дмитриевна повысила голос. — Я тебя растила! Я тебя родила!
— И где ты была, когда нас с Никитой чуть не выселили из-за твоих долгов? — Виктор тоже начал повышать голос. — Где ты была, когда мы, еле живые от усталости, приходили домой? Когда у меня температура была под сорок, а я шел работать?
— У меня не было денег…
— А у меня они были? У тринадцатилетнего ребенка? — Виктор сжал кулаки. — И теперь ты приходишь сюда и требуешь, чтобы я позволил тебе сдавать мою комнату? Мою собственность?
— Сыночек, но нам же надо на что-то жить…
— А нам? — вступила Алина. — Мы что, по-вашему, купаемся в золоте? Виктор работает шесть дней в неделю. Мы снимаем эту квартиру, платим кредит за машину, копим на первый взнос за жильё. И ещё снимали комнату для вас!
— Ты вообще молчи! — Вера Дмитриевна резко повернулась к Алине. — Это ты настраиваешь его против матери! Это из-за тебя он стал таким!
— Не смей говорить с ней в таком тоне, — тихо, но твёрдо произнес Виктор. — Не в моем доме.
— Вишь, как заговорил, — усмехнулась Вера Дмитриевна. — А я вот приду к соседям, расскажу, как ты мать родную выгнал на улицу. Что они о тебе подумают?
— Пусть думают что хотят, — ответил Виктор. — Правда на моей стороне.
— Тогда я подам на алименты! — вдруг выпалила Вера Дмитриевна. — Ты обязан содержать свою мать!
В комнате повисла тишина. Виктор смотрел на мать, и лицо его стало бесстрастным:
— Подавай. А я подам заявление о мошенничестве — незаконная предпринимательская деятельность, уклонение от налогов. У меня есть доказательства — записи от соседей, что ты сдавала комнату. Фотографии объявлений. Посмотрим, чем это для тебя закончится.
Вера Дмитриевна побледнела:
— Ты не посмеешь…
— Уже почти посмел, — Виктор скрестил руки на груди. — И вот что, мама. Я продаю свою долю квартиры. В самое ближайшее время. Так что ты поняла? Чего стоишь? Не задерживаю!
Она смотрела на сына широко раскрытыми глазами, словно видела его впервые.
— Как ты… как ты можешь так со мной…
— Так же, как ты с нами всю жизнь, — ответил он. — А теперь, пожалуйста, уходи. И больше не приходи.
Когда за Верой Дмитриевной закрылась дверь, Виктор тяжело опустился на стул. Руки дрожали. Алина села рядом и положила ладонь на его плечо.
— Ты всё правильно сделал, — тихо сказала она.
— Почему же так больно? — спросил он, глядя в пространство перед собой.
— Потому что ты хороший человек, — Алина погладила его по волосам. — И сын хороший. Просто она этого не ценит.
Когда Виктору исполнилось семнадцать, мать пришла домой пьяная, с мужчиной, которого представила как «моего друга Гену». Гена был намного старше, от него пахло перегаром и дешевым одеколоном.
— Это мои сыновья, — махнула рукой Вера Дмитриевна. — Большие уже, сами себя кормят.
Гена окинул их мутным взглядом:
— Здорово, пацаны.
Никита пробормотал что-то неразборчивое, а Витька просто кивнул. Он доедал остатки макарон с тушенкой — ужин, который приготовил сам.
— А где ужин? — спросила Вера Дмитриевна, покачиваясь.
— В холодильнике пусто, — ответил Витька, не поднимая глаз.
— И что, даже не сбегали в магазин? — возмутилась она. — А я, между прочим, работала! Гена, садись, что-нибудь придумаем.
Они устроились за столом, достали бутылку водки, которую принес Гена. Витька молча встал, отнес тарелку в раковину и пошел в свою комнату.
— Эй, куда? — окликнула его мать. — Неуважительно как-то. У нас гость.
— У меня завтра экзамен, — бросил через плечо Витька.
За спиной раздался пьяный смех и звон стаканов.
На следующее утро Витька проснулся от грохота и криков. В коридоре Гена пытался выломать дверь в комнату Никиты.
— Где деньги, щенок? — орал он.
Никита, в одних трусах, прижимался к стене, по его лицу текли слезы:
— Я не брал! Честное слово, не брал!
Вера Дмитриевна стояла в стороне, обхватив себя руками:
— Гена, может, не надо…
— Надо! — рявкнул тот. — Мой кошелек пропал! А там две штуки было!
Витька подлетел к Гене и с силой оттолкнул его от брата:
— Не смей его трогать!
Гена покачнулся, на его лице появилось удивление, быстро сменившееся яростью:
— Ах ты, сопляк!
Он замахнулся, но Витька увернулся и ударил его в челюсть — со всей силой, накопленной за годы работы на рынке. Гена рухнул на пол, из его рта потекла струйка крови.
— Вон отсюда, — процедил Витька. — Или я вызываю полицию.
— Вы что, с ума сошли?! — вскричала Вера Дмитриевна. — Это наш гость!
— Это пьяный мужик, который набросился на моего брата, — Витька смотрел на мать с таким презрением, что она отступила на шаг. — И если ты не выведешь его отсюда прямо сейчас, я сам выкину его с балкона.
В его голосе было столько решимости, что Вера Дмитриевна поверила. Она помогла Гене подняться, что-то шепча ему на ухо. Тот, пошатываясь и матерясь, направился к выходу.
Когда дверь за ними закрылась, Витька обнял дрожащего Никиту:
— Всё хорошо, брат. Всё хорошо.
— Я правда не брал, — всхлипывал Никита.
— Я знаю. Он просто пропил деньги, а теперь ищет, на кого спихнуть.
В тот день Витька принял решение, которое изменило его жизнь. Он поклялся себе, что вырвется из этого замкнутого круга нищеты и безысходности. И создаст свою семью — совсем не похожую на ту, в которой вырос.
Виктор стоял у окна, глядя на весенний дождь, барабанящий по подоконнику. За его спиной Алина раскладывала на столе бумаги.
— Смотри, Витя, — сказала она, — я посчитала. Если проценты останутся такими же, то по ипотеке у нас будет ежемесячный платеж примерно пятьдесят пять тысяч. Это с учетом того, что у нас будет первоначальный взнос двадцать процентов.
Виктор обернулся и подошел к столу:
— Но нам для первоначального взноса не хватает…
— Если ты продашь свою долю квартиры, то нам не просто хватит — у нас будет почти тридцать процентов. И платеж станет меньше.
Виктор задумчиво прикусил губу:
— Ты действительно думаешь, что нам стоит брать ипотеку?
Алина взяла его за руку:
— Витя, это шанс начать действительно новую жизнь. Свой дом. Без призраков прошлого, без необходимости постоянно оглядываться назад.
— А если я не смогу платить? Если с работой что-то случится?
— У нас будет страховка, — Алина улыбнулась. — И потом, у меня тоже есть работа. Мы справимся, Витя. Вместе.
Он глубоко вздохнул и кивнул:
— Хорошо. Давай попробуем. Я завтра же свяжусь с риелтором насчет продажи доли.
Алина обняла его:
— Всё будет хорошо, слышишь? Всё будет хорошо.
Два дня спустя телефон Виктора снова зазвонил. На экране высветилось имя брата. Виктор колебался секунду, но потом все же ответил:
— Да?
— Привет, — голос Никиты звучал устало. — Слушай, тут такое дело… Маме выключили свет за неуплату. Она просила тебя попросить…
— Нет, — твердо ответил Виктор. — Я больше не буду платить.
— Но Витя…
— Никита, я уже сказал. Я продаю свою долю и беру ипотеку. Больше никаких денег на ветер. Хочешь помогать — помогай сам.
— Я не могу столько, сколько ты, — в голосе Никиты послышалась обида. — Ты уехал, устроился, а я тут…
— А кто тебе мешал? — перебил его Виктор. — Кто мешал тебе учиться, как я? Работать не только летом с курортниками, а постоянно? Строить жизнь, а не плыть по течению?
— Да при чем тут… А она, между прочим, грозится к тебе снова приехать.
Виктор усмехнулся:
— Пусть приезжает. В этот раз я даже за порог её не пущу. И Алина тоже.
— Совсем очерствел, — вздохнул Никита. — Ладно. Я просто передал просьбу.
— Передай ей ещё кое-что, — сказал Виктор. — Я нашел покупателя на свою долю. Сделка будет через две недели. Пусть готовится.
— Витя! — Никита перешел на крик. — Ты что, серьезно? А как же мы?
— А как же мы? — эхом отозвался Виктор. — Никита, мне тридцать девять лет. У меня жена, работа. Мы хотим детей. И своё жильё. На кой черт мне доля в квартире, где живут люди, которые меня используют?
— Мы не используем, мы семья…
— Была семья, — горько усмехнулся Виктор. — Когда мы с тобой спасали квартиру от выселения. Когда я бил морду пьяному Гене, чтобы он тебя не тронул. Когда я занимал деньги соседям, чтобы купить матери лекарства. А теперь я для вас — банкомат и крыша над головой. Нет, спасибо. Я выхожу из этой игры.
На другом конце повисло долгое молчание. Потом Никита тихо спросил:
— А как же я? Что мне теперь делать?
— То же, что и всегда, — ответил Виктор. — Выбирать — быть мужчиной или маминым сынком.
Он нажал отбой и положил телефон на стол. Внутри было пусто и одновременно легко, словно он сбросил с плеч многолетнюю ношу.
С работы пришла Алина, принесла пакеты с продуктами:
— Привет, родной! Помоги разобрать, а?
Он молча взял пакеты и понес на кухню. Алина, заметив его выражение лица, спросила:
— Что случилось?
— Никита звонил. Там свет отключили за неуплату.
— И что ты ответил?
— Что продаю долю через две недели.
Алина подошла к нему сзади и обняла:
— Я горжусь тобой, знаешь?
— Почему? — Виктор удивленно обернулся.
— Потому что не каждый находит в себе силы разорвать порочный круг, — она улыбнулась. — А ты смог.
— Думаешь, я правильно поступаю?
— Да. Ты дал им столько шансов, сколько мог. Теперь пора жить своей жизнью.
Виктор повернулся и обнял жену. В этот момент он почувствовал, что наконец-то по-настоящему свободен. Годы детского страха и взрослого чувства вины остались позади. Впереди была новая жизнь — без вечного долга, без манипуляций, без призраков прошлого.
— Спасибо, — прошептал он, зарываясь лицом в её волосы. — Спасибо, что ты рядом.
За окном дождь постепенно стихал, и из-за туч начинало проглядывать солнце. Виктор подумал, что это хороший знак. Знак того, что самое страшное позади. И что комната детства, которую он запер на замок, наконец-то отпустила его.
Через месяц Виктор сидел в офисе банка и подписывал договор ипотечного кредитования. Рука слегка дрожала, когда он ставил подпись на последней странице. Тридцать лет выплат — почти целая жизнь. Но это была его жизнь, его выбор, его будущее.
— Поздравляю, Виктор Сергеевич, — улыбнулась менеджер, забирая документы. — Теперь вы официально домовладелец.
Алина, сидевшая рядом, крепко сжала его руку:
— Справились!
Когда они вышли из банка, Виктор остановился на ступеньках и глубоко вдохнул:
— Знаешь, я только сейчас понял… Это первое серьезное имущество, которое я приобрел сам. Не унаследовал, не получил в подарок — сам заработал и купил.
— И это только начало, — Алина мягко улыбнулась.
Телефон Виктора зазвонил. Он достал его из кармана и нахмурился, увидев незнакомый номер.
— Да?
— Виктор? — раздался неуверенный голос Никиты. — Это я, с нового номера.
— Что случилось? — Виктор напрягся.
— Ничего, я… просто узнать, как у тебя дела.
Виктор помолчал секунду:
— Нормально. Только что ипотеку оформили.
— Да? Здорово… — В трубке повисла пауза. — Слушай, я тут подумал… Ты был прав. Насчет всего.
— Вот как?
— Да. Я устроился на постоянную работу. В автосервис, как ты когда-то. На должность помощника.
Виктор удивленно поднял брови:
— Серьезно? И как?
— Тяжело, — хмыкнул Никита. — Руки с непривычки болят. Но нормально. Платят регулярно.
— А как мама?
— Она… — Никита запнулся. — В общем, когда ты продал свою долю, Аркадий Семёнович сразу исчез. Оказалось, он на эти деньги рассчитывал. А теперь пришлось продать часть мебели, чтобы закрыть долги по коммуналке.
— Сочувствую, — сухо сказал Виктор.
— Да нет, это… правильно. Я наконец понял, что ты имел в виду. Про выбор — быть мужчиной или маминым сынком.
Виктор молчал, не зная, что ответить.
— В общем, — продолжил Никита, — я хотел сказать спасибо. И извиниться. Ты много для нас сделал, а я… не ценил.
— Спасибо, — просто ответил Виктор.
— И еще… Может, встретимся как-нибудь? Я мог бы приехать на выходных.
Виктор посмотрел на Алину, которая вопросительно подняла брови.
— Давай через пару недель, — сказал он. — Нам еще нужно с переездом разобраться, ремонт сделать.
— Конечно, — быстро согласился Никита. — Я понимаю. Просто позвони, когда будет удобно.
— Договорились.
Когда Виктор повесил трубку, Алина спросила:
— Никита?
— Да. Говорит, что устроился на работу. И… извиняется.
— И что ты думаешь?
Виктор медленно убрал телефон в карман:
— Не знаю. Может, и правда что-то понял. Но я не хочу сейчас об этом думать. Сегодня наш день. Поехали смотреть нашу новую квартиру?
Алина улыбнулась:
— Конечно!
Они спустились по ступенькам и направились к машине. Виктор чувствовал странную смесь эмоций: тревогу от нового обязательства, радость от приобретения, облегчение от разрыва токсичных связей и легкую, едва уловимую надежду, что, возможно, их семейная история еще не закончена — что она просто начинается заново, но уже на новых, здоровых основаниях.
Впереди была целая жизнь — свободная от груза прошлого, без комнаты на замке и без чувства вечного долга. Жизнь, которую он выбрал сам.
