В подъезде пахло жареными котлетами, старыми газетами и чужой бедой. Марина стояла на лестничной площадке с двумя тяжелыми пакетами в руках и пыталась найти в себе силы нажать кнопку звонка. Спина ныла, пальцы сводило судорогой, а перед глазами прыгали черные мушки — в последнее время давление шалило, но к врачам идти было некогда.
Еще немного, Марина. Сейчас войдешь, улыбнешься, поклонишься, побежишь жарить мясо и раскладывать салаты. Ты же сильная. Ты же должна.
Щелкнула защелка, дверь отворилась, и на пороге выросла Тамара Викторовна — стройная, как жердь, и прямая, как рельс.
— Опять опоздала, Марина! — укоризненно сказала свекровь, прищурившись. — Люди уже за столом будут сидеть, а у нас ничего не готово!
Марина молча вошла в квартиру, стараясь не уронить пакеты. Алексей, ее муж, даже не вышел в коридор — доносились звуки футбольного матча из комнаты.
— Привет, Леш, — бросила Марина через плечо.
— Привет, привет, — равнодушно отозвался он, даже не обернувшись.
Ну, классика жанра, — подумала Марина с усмешкой. — Только еще не хватает фразы «поставь пиво в холодильник».
— Ты чего как смерть на каникулах? — ехидно поинтересовалась Тамара Викторовна, заглянув ей в лицо. — Небось специально вид сделала, чтобы никто тебя не трогал?
— Устала просто, — коротко ответила Марина, развязывая пакеты.
— Да усталость — это для слабаков, — отмахнулась свекровь, уже разворачивая список задач. — Итак: мясо пожарить, салаты нарезать, торт украсить, стол накрыть. Ах да, цветы в вазу поставь — от Леши для меня.
Марина едва заметно скривилась. Цветы были куплены на ее собственные деньги, как и продукты для всего «праздничного» стола.
— Отличный подарок от любящего сына, — пробормотала она, доставая увядшие розы из пакета.
— Что ты там бурчишь? — насторожилась Тамара Викторовна.
— Ничего, Тамара Викторовна. Просто радуюсь за вас, — натянуто улыбнулась Марина.
На кухне было душно. Плита гудела, как старый трактор, нож в руке Марины скользил по доске, нарезая помидоры. Из зала доносился визгливый голос комментатора и храп собаки.
Время ползло как дохлая черепаха. За окнами темнело. Гости, на которых так рассчитывала Тамара Викторовна, так и не пришли — у всех внезапно нашлись дела поважнее.
— Ну что, вот и весь твой юбилей, — язвительно сказала Марина, вытирая руки о фартук.
— Главное — семья рядом, — величественно произнесла свекровь, бросая взгляд на захрапевшего Алексея. — А друзья… Они всегда завидовали мне.
Марина чуть не рассмеялась. Завидовали! Чему? Псу, который вылизывал себе лапы в углу?
Тарелки были разложены, свечи зажжены. Тамара Викторовна сидела во главе стола, Алексей ковырялся в салате.
— Ну, давайте тост! — скомандовала свекровь.
Марина встала, поднимая бокал с соком. Голова кружилась, сердце колотилось, как пойманная птица.
— За здоровье, — тихо сказала она. — И за то, чтобы уважение к человеку не зависело от его родственных связей.
Алексей фыркнул. Тамара Викторовна смерила ее взглядом, в котором читались века презрения.
— Очень тонко, Марина, — с усмешкой произнесла она. — Прямо как у Горького в драме.
— Да, только драма здесь другая, — пробормотала Марина.
Той ночью, когда гости так и не пришли, а Алексей уснул с тарелкой в руках, Марина сидела на кухне. Пахло холодной курицей, табачным дымом и чем-то безысходным.
И зачем я вообще терплю это? Зачем? — думала она, глядя в мутное окно.
На следующий день она сделала то, чего никто от нее не ожидал.
Утро встретило дожем и полной равнодушием квартирой. Алексей храпел в спальне, Тамара Викторовна делала вид, что читает газету, хотя скорее подслушивала.
Марина спокойно оделась. Собрала все свои вещи в две сумки — быстро, как грабитель на промысле. Захотелось оставить записку, как в старых фильмах: «Прощайте, дорогие мои уроды!» Но она только вздохнула.
На кухне, среди грязной посуды, она оставила накладную — оплаченную доставку ужина в ресторанном стиле.
— Вот и весь ваш праздник, — вслух сказала Марина, выходя за дверь.
Она остановилась только у лифта, чтобы поймать дыхание. Руки тряслись. Было страшно. Было тяжело. Но было и какое-то неведомое облегчение — словно наконец сбросила двадцатипятикилограммовую гирю с шеи.
Телефон завибрировал. Сообщение от Алексея:
«Ты что, совсем с ума сошла? Вернись сейчас же!»
Марина стерла его, как соринку со щеки.
Прошло три дня. Она сняла крошечную комнатушку в старом доме за мостом, устроилась на новую работу. Дышать стало легче, спать — спокойнее. Только иногда, среди ночи, накатывали волны сомнений.
Однажды вечером ей позвонили.
— Ну что, довольна собой? — прохрипел Алексей.
— Очень, — спокойно ответила Марина, наливая себе чай.
— Мама переживает, — добавил он, явно ожидая, что ее это тронет.
— Пусть купит себе собаку. Собаки, говорят, очень чувствительны, — фыркнула Марина, наслаждаясь собственной остротой.
— Ты подлая, Марина! — взорвался Алексей.
— Зато живая, Леша, — с мягкой горечью сказала она. — А ты? Живой или всё еще под юбкой мамы?
В трубке повисла тишина.
— Ты вернешься, — уверенно сказал он.
— Только если мне на голову упадет кирпич, — усмехнулась Марина.
Она отключилась и впервые за долгие годы почувствовала: она в безопасности. Сама с собой.
Марина открыла глаза от странного шума за дверью. Электронные часы на прикроватной тумбочке моргали красными цифрами — 01:46. За дверью кто-то тяжело дышал и терзал дверной звонок, как будто пытался вбить его в квартиру.
Марина натянула халат на голое тело, споткнулась о кроссовки в коридоре и, заглянув в глазок, обмерла.
На площадке стоял Алексей. Ее бывший. Ее кошмар. Ее тридцатилетняя ошибка с просроченным сроком годности.
Ну конечно, кому еще ночью приспичит докопаться до правды жизни… — мрачно подумала она и повернула замок.
Дверь открылась на пару сантиметров, удерживая натиск.
— Чего тебе? — спросила Марина сквозь щель, натягивая голос на абсолютное спокойствие.
— Открывай! — процедил Алексей с лицом в цвет зимней дороги. — Поговорить надо. Или предпочитаешь, чтоб я орал на весь дом?!
— Ты уже и так орёшь, — заметила Марина устало. — Иди домой, Лёш. Спи. Или там… пой, пляши. Только не здесь.
Алексей навалился на дверь плечом, и Марина от неожиданности выпустила ручку. Бывший ввалился внутрь, как нелепая попытка войны.
— Сильно тут устроилась! — оглядел он новую квартиру, где пахло краской и чужими надеждами. — Долго готовилась? Или сразу после меня скакнула на шею к другому?!
— Может, сначала умоешься? — скривилась Марина. — Ты весь как мокрая собака. Только без хвоста.
— Хвост, по крайней мере, был бы честнее, чем ты! — с издевкой сказал Алексей, вытирая лицо рукавом. — Сколько ты мне врала, а? Пока мы там с матерью твою жопу прикрывали, ты уже квартиру снимала?
Марина оперлась на стену, скрестив руки на груди.
— Ты правда считаешь, что я должна была гнить у вас под потолком с плесенью ради бесплатных борщей от твоей мамочки?
Алексей подошёл вплотную. Дыхание его пахло злостью и чем-то дешевым вроде самоуважения, которое он за вечер угробил.
— Мы тебе жизнь обеспечили! — зарычал он в лицо. — Куда ты без нас? Кто тебя ждал, когда ты свои смены мотала, а?
Марина вскинула брови.
— Кто меня ждал? Мамаша твоя с кастрюлей? Или ты, лежащий поперёк дивана, когда я ноги не знала, куда деть? Великая забота, ага. Прямо слезу прошибло.
За дверью, на лестничной площадке, послышались осторожные шаги. Любопытные соседи начинали подтягиваться.
— Не ори, Лёша. Или хочешь театр устроить? Только без антрактов, сразу с феерией?
Но Алексей уже завёлся, как старый комбайн на последнем дыхании.
— Ты меня предала, Марина! — завопил он так, что дверь задрожала в косяке. — Я тебе всё дал! Всё, что мог! А ты — свалила, даже спасибо не сказала!
Марина, не выдержав, схватила его за куртку и вытолкала в подъезд.
— Это ты называешь «всё дал»? — её голос хлестал по ушам сильнее ветра в метель. — Ты дал мне хронический гастрит, нервный тик и полное нежелание выходить замуж когда-либо ещё!
Алексей споткнулся о половик и врезался спиной в перила.
— А ну-ка, вернись! — рявкнул он, выпрямляясь. — Это моя вина, что ты — никчёмная?!
— Ой, да не смеши! — Марина встала в дверях, скрестив руки. — Твои обвинения весомее тебя. Пухнут от собственной никчемности.
За их перепалкой, как на первом ряду спектакля, уже стояли трое соседей в халатах и один в трусах. Мужчина средних лет щёлкал семечками с профессиональным выражением лица.
— Что происходит-то? — спросила бабка из 52-й квартиры, подкрепляя интерес шёпотом.
Марина, бросив на соседей быстрый взгляд, развернулась к Алексею.
— Скажи им, Лёша. Скажи, как ты геройски не мыл посуду годами. Как сидел на моей шее, будто это было кресло-качалка! Расскажи им, как твоя мама следила, чтобы я не ушла в магазин в «слишком короткой юбке», потому что «приличные женщины так не ходят».
Алексей схватил её за руку, сжав пальцы так сильно, что Марина поморщилась.
— Не смей, — прошипел он. — Не смей выставлять меня на посмешище.
— Поздно, Лёша, — с хриплым смешком ответила Марина, высвобождая руку. — Ты сам всё устроил.
— Ты вернёшься. Ты пожалеешь! — с угрозой сказал Алексей.
— О, так ты ещё и предсказатель, — усмехнулась Марина. — Только вот беда — я в будущее без тебя иду. И там, знаешь, места для шутов нет.
Она захлопнула дверь прямо перед его лицом. Лязг замка прозвучал громче любой речи.
В коридоре остался запах мокрой куртки, дешёвого одеколона и горечи, которая уже никогда не вернётся в её жизнь.
Марина стояла, прислонившись к двери, дыша часто и глухо. Руки дрожали, колени подкашивались, но внутри было странное облегчение.
Как будто наконец-то выбросила из квартиры старый, вонючий диван, на котором когда-то так мечтала устроиться уютно. И поняла — не нужен ей диван. И не нужен ей Алексей.
Алексей всё ещё стоял за дверью. Марина слышала его дыхание — тяжёлое, резкое, будто он готовился пробить стену головой.
Но он не ломился. Только стоял. И это было хуже.
— Открой, — голос его стал тише, но от этого только страшнее. — Нам надо договорить.
Марина приложила ладонь к двери, будто чувствовала сквозь неё этот взгляд. Ледяной, цепкий.
— Нечего договаривать, — ответила она тихо. — Всё уже кончено.
— Нет, не кончено! — взвился он. — Ты мне должна! Поняла? Должна за всё!
Марина усмехнулась, хотя губы дрожали.
— Я никому ничего не должна. Особенно тебе.
За дверью послышался шорох — будто он сполз по стене и теперь сидел, прислонившись к ней.
— Я тебя любил, — вдруг сказал он почти жалобно.
Марина прикрыла глаза. На мгновение. Одно короткое, как вдох.
Любовь? Это была любовь?
Любовь, которая душила, осуждала, подгоняла под чужую форму, ломала каждый день?
Нет. Любовь должна делать сильнее. А не разрушать тебя до состояния «я не знаю, кто я».
— Любовь — это не кляузы твоей мамы, — сказала Марина вслух. — Не контроль. Не шантаж. И не крики по ночам.
Тишина.
Потом — стук. Один. Будто кулак врезался в дверь, оставив в ней невидимую вмятину.
— Ты пожалеешь. — Голос Алексея снова стал холодным, как нож.
— Может быть, — спокойно ответила она. — Но точно не сегодня.
Шаги. Гулкие, тяжёлые. Он уходил.
Марина стояла, не двигаясь, пока эхо не стихло.
И только тогда позволила себе упасть на пол, обхватив колени руками.
Она рыдала. Тихо, почти беззвучно.
Не потому что было жаль Алексея. И не потому что было страшно.
А потому что это был конец.
Окончательный. Без права на пересдачу. Без жалости.
Марина поднялась, вытерла слёзы рукавом, встала на ноги и закрыла два замка. Потом ещё один дополнительный, на всякий случай.
Она обвела взглядом пустую, ещё не обжитую квартиру.
Чистые белые стены. Свежий воздух. Ни одной грязной чашки в раковине.
Новая жизнь.
И она больше не откроет эту дверь тому, кто думает, что любовь — это кандалы.
Никогда.
