Девятнадцатилетняя Катя вернулась домой позже обычного. На улице уже совсем стемнело, и редкие фонари слабо освещали двор. Ключ повернулся в замке, щёлкнул тихо, но в тишине квартиры этот звук показался оглушительным.
Катя сбросила кроссовки в прихожей и пошла на кухню. Репетиция в студенческом театре затянулась, она устала и хотела одного — поесть и лечь спать.
На кухне горел свет. За столом, аккуратно сложив руки, сидела Светлана Михайловна, мачеха. Её лицо было холодным, сдержанным, как и всегда.
— Где шляешься? — Голос Светланы Михайловны прозвучал негромко, но в нём сквозила скрытая угроза.
Катя поставила сумку на стул.
— Я не шляюсь, я была на репетиции. И я не обязана отчитываться о каждом своём шаге, — ответила Катя, стараясь говорить спокойно, но чувствуя, как внутри нарастает раздражение. Ей надоели эти постоянные допросы.
Светлана Михайловна сделала паузу. Длинную, давящую паузу. Она медленно подняла глаза, и Катя увидела в них что-то новое — не просто раздражение, а какую-то расчётливую решимость.
— Ну раз ты такая взрослая, — произнесла мачеха, чётко, с нажимом выговаривая каждое слово, — раз ты такая независимая и не желаешь слушаться, будь добра — с первого числа следующего месяца начинаешь платить за жильё. Десять тысяч в месяц.
Катя почувствовала, как её обдало жаром, а потом бросило в холод. Её мозг отказывался воспринимать услышанное.
— Что? — вырвалось у неё. — Ты… ты шутишь? Это квартира папы! Моего папы!
Светлана Михайловна усмехнулась. Холодно, без тепла.
— Раньше была папы. А теперь она — моя, — ответила мачеха. — Мы с твоим отцом в браке. Это наше общее имущество. Так что ты тут теперь просто квартирантка. И будешь платить. Или катись на все четыре стороны. Выбирай.
Катя стояла посреди кухни, не в силах пошевелиться. В голове гудело. Слова мачехи были как удар под дых. «Квартирантка». «Плати». Это была точка невозврата.
***
Светлана Михайловна сидела за кухонным столом, наблюдая за Катей. Девчонка стояла бледная, но в глазах мелькал какой-то огонёк. Нахалка.
«Так ей и надо, — думала Светлана Михайловна, скрестив руки на груди. — Пока была маленькой девочкой, можно было терпеть. Играть в добродушную мачеху. А теперь — взрослая, ей девятнадцать. Студентка. Да ещё и с характером. Со мною не считает, совсем от рук отбилась».
Она вспоминала, как Катя становилась всё более самостоятельной. Как перестала просить советов. Как начала поздно возвращаться домой. Как осмелилась отвечать на её замечания. Это раздражало Светлану Михайловну до глубины души. Она чувствовала, что теряет контроль над этой девчонкой, над порядком в доме. Над своей, по сути, жизнью. Ведь муж, Андрей, отец Кати, уехал в долгую командировку. А с ней осталась эта взрослая, почти чужая дочь.
— И пусть платит, — пробормотала Светлана Михайловна себе под нос, когда Катя наконец вышла из кухни. — Хочет быть независимой — вот и будет у неё всë по-взрослому. Пусть почувствует, что такое настоящая жизнь. Что за всё нужно платить. Это её же воспитает.
На самом деле она завидовала Кате, но конечно не была готова в этом признаться. Андрей, её муж, слишком много внимания уделял дочери. Постоянно её хвалил. А её, Светлану, словно не замечал. Он не видел, какая Катя наглая, как она не уважает её, хозяйку этого дома.
«А я что? Я что, должна всё на себе тащить? — рассуждала Светлана Михайловна. — Готовить, убирать, содержать её? И чтобы она ещё и хамила мне? Нет. Так не пойдёт. Пусть знает своё место. Пусть поймёт, кто здесь главная».
Она взяла телефон. Набрала номер своей подруги, Елены.
— Лена, привет! — Голос Светланы Михайловны стал мягче, даже жалобнее. — Ты представляешь, что мне эта Катька сегодня устроила? Совсем от рук отбилась. Взрослая уже, а ведёт себя как несмышлёныш. Хамит, поздно приходит. И вот, я ей сказала, чтобы она за жильё платила. Ну а что? Взрослая же. Пусть знает цену деньгам. Пусть привыкает к взрослой жизни.
Она слушала сочувственные вздохи подруги, и ей становилось легче. Она была уверена в своей правоте. Это было правильное решение. Это было справедливо.
«Да, — подумала Светлана Михайловна, улыбнувшись своим мыслям. — Девчонка выросла. Теперь нужно держать дистанцию. Пусть знает, что она не принцесса в этом доме».
***
Катя не стала платить. Она молча, без единого слова, отказалась от этого абсурдного требования.
Она решила жить тихо. Ходить в институт, на репетиции. Приходить домой, есть и ложиться спать. По-человечески. Без конфликтов. Но и без унижения. Это же квартира её отца. Она имела право здесь находиться.
Светлана Михайловна, поняв, что Катя не собирается подчиняться, начала закручивать гайки. Сначала пропал интернет. Катя обнаружила это, когда пыталась отправить реферат.
— Светлана Михайловна, а что с интернетом? — спросила она, стоя в дверном проёме кухни.
Мачеха, не отрываясь от телефона, ответила:
— А что с ним? Ничего. У нас теперь новый тариф. Только для членов семьи. А ты, как я уже говорила, квартирантка. Хочешь интернет — оплачивай отдельно.
Через пару дней Катя обнаружила, что стиральная машина закрыта на замок. Она с удивлением посмотрела на небольшой навесной замок на крышке. Рядом лежала записка: «Ключ у меня. Постирать — 100 рублей за одну стирку».
Катя вздохнула. Она собрала грязное бельё и отнесла его в ближайшую прачечную. Это стоило дороже, но она не собиралась отдавать Светлане Михайловне ни копейки.
Потом началось исчезновение посуды. Чашки, тарелки, ложки — всё то, что Катя использовала — стоило ей оставить их на столе на пять минут, как оно тут же исчезало. Приходилось есть из одной и той же тарелки, которую она тут же мыла и прятала в своей комнате.
Дом превратился в поле боя. В нём витала атмосфера вражды, невысказанных угроз, постоянного напряжения. Светлана Михайловна ходила по квартире, всем своим видом показывая недовольство. Она демонстративно вздыхала, глядя на Катю.
— Ну, что, квартиранточка, деньги приготовила? — бросила она однажды, проходя мимо комнаты Кати.
Катя игнорировала. Она просто слушала, как её мачеха, когда ей звонили подруги, жаловалась на «эту неблагодарную девчонку, которая живёт на всём готовом и ничего не ценит».
Однажды вечером Катя вернулась домой после института и обнаружила, что её комната заперта. Она постучала.
— Светлана Михайловна! Откройте! Я не могу попасть в свою комнату!
Тишина. Никакого ответа. Катя стучала ещё. Потом услышала шаги. Дверь открылась, на пороге стояла мачеха.
— А что такое? — Голос её был холодным. — Замок я поставила, да. Теперь это моя комната. Ты же отказалась платить. Значит, тебе здесь не место.
Катя посмотрела на неё. Это был предел. Она развернулась, взяла свою сумку, висевшую на крючке в прихожей.
— Хорошо, — сказала Катя. — Раз так.
Она ушла. В ту ночь она ночевала у подруги. Рассказала всё, и подруга, не задумываясь, предложила остаться.
На следующий день Катя попросила подругу зайти с ней в квартиру, чтобы забрать вещи. Когда они приехали, вся её одежда, книги, личные вещи, даже зубная щётка — всё было свалено в кучу прямо на лестничной площадке.
— Всё, пожила — и хватит, — произнесла Светлана Михайловна, стоя в дверном проёме и глядя на Катю. — Теперь — живи, где хочешь. Эта квартира — моя. И не возвращайся.
***
Катя стояла на лестничной площадке, глядя на свои разбросанные вещи. Унижение было таким сильным, что перехватывало дыхание. Она вспомнила, как всё начиналось.
Ей было десять, когда отец привёл Светлану Михайловну в их дом. Мама умерла несколько лет назад, и Катя тогда была ещё совсем ребёнком, нуждающимся в заботе. Светлана Михайловна сначала старалась быть «нормальной мачехой». Она водила Катю в школу, покупала ей новую одежду, следила за уроками. Но в её действиях не было тепла. Ни разу она не обняла Катю просто так. Не погладила по голове. Всё было строго по расписанию, будто она выполняла некий долг.
— Катя, ты поела? А уроки сделала? — Голос её всегда был ровным, без эмоций.
Катя тогда чувствовала, что Светлана Михайловна — это не мама. Она была как строгая учительница. А потом, после того, как Кате исполнилось четырнадцать, контроль усилился.
— Куда пошла? С кем? Во сколько вернешься? — допросы стали ежедневными.
Начались упрёки.
— Ты слишком много ешь, — когда Катя брала вторую порцию супа.
— Почему так много воды льешь, когда моешься? — после каждого её похода в душ.
— Ты что, думаешь, деньги на деревьях растут? — прилетали упреки за любую мелочь.
Обвинения сыпались постоянно. Катя чувствовала себя виноватой за своё существование. Она терпела. Терпела из уважения к отцу. Она видела, что ему некомфортно в этом доме, когда они ссорились. И она не хотела его расстраивать.
— Пап, всё в порядке, — говорила она, когда отец пытался уладить очередной конфликт. — Я всё понимаю.
Отец, казалось, верил ей. Или делал вид, что верит. Он много работал, часто уезжал в командировки. И в эти периоды Светлана Михайловна проявляла себя во всей красе.
Катя росла. Поступила в институт. У неё появились свои друзья, свои интересы. И она всё больше чувствовала, что не обязана подчиняться чужому человеку «ради спокойствия дома». Она перестала молчать. Начала отвечать на упрёки, на требования. Это и привело к сегодняшнему дню. К этой куче выброшенных вещей на лестничной площадке.
И сейчас, стоя посреди этого хаоса, Катя поняла. Всё. Она больше не будет терпеть. Ни ради отца, ни ради кого бы то ни было. Она взрослая. И теперь её жизнь будет только её.
***
Катя ушла окончательно. Она не стала звонить отцу с жалобами, не стала просить помощи. Она знала, что должна справиться сама.
Она поселилась в маленькой комнате у подруги, временно. Нашла подработку в интернет-магазине. Денег хватало впритык, но она чувствовала себя свободной. По вечерам она ходила на курсы UI-дизайна, мечтая о новой профессии, о своём будущем.
Прошло два месяца. Андрей, отец Кати, вернулся из своей долгой командировки. Он приехал домой, и его встретила Светлана Михайловна с натянутой улыбкой.
— Ну что, дорогой, как дела? — спросила она.
— А где Катя? — Андрей оглядел квартиру. Ему показалось, что что-то не так. Слишком тихо.
Светлана Михайловна замялась.
— Ой, Андрей, она… она съехала. Сказала, что хочет самостоятельности. Что устала от жизни с нами.
Андрей нахмурился. Он знал свою дочь. Она не ушла бы просто так.
Он позвонил ей. Катя взяла трубку. Сначала она не хотела ничего говорить. Но потом, почувствовав его искреннюю тревогу, рассказала всё. Про деньги за жильё, про отключённый интернет, про запертую стиральную машину, про выкинутые вещи. Про то, как она стала «квартиранткой».
Андрей слушал, и его лицо каменело. Он не мог поверить. Его дочь, его Катя, жила в таких условиях. А он, её отец, был в командировке, ничего не зная.
— Света… — голос Андрея был низким, почти неразличимым. Он повернулся к Светлане Михайловне. — Это правда? Ты это сделала?
Светлана Михайловна пыталась выкручиваться.
— Ну Андрей, она же сама! Она же хамила! Я просто хотела её воспитать!
Но Андрей уже не слушал. Он вдруг увидел её насквозь. Увидел всю ту холодность, которую он почему-то не хотел замечать раньше.
Результат был быстрым и бесповоротным — развод. Андрей подал документы на следующий же день.
Светлана Михайловна осталась без мужа, который был её опорой, без квартиры, ведь Андрей купил её задолго до брака с ней. Катя конечно тоже больше не появлялась. Она полностью вычеркнула мачеху из своей жизни.
Светлана Михайловна собирала свои вещи. Она остановилась у полки, на которой стояла старая, немного пыльная рамка с фотографией. На снимке они втроём: Андрей, Катя, и она, Светлана, ещё молодая, с натянутой улыбкой. Она посмотрела на снимок, потом на свои руки. Медленно, почти не глядя, она бросила фото в мусорное ведро. Её губы скривились. «Квартирантка», — пробормотала она. Но теперь выкинули уже её. И это было самое страшное.
