«Всё имущество передаётся… Ирине Власовой.»
Я перечитал трижды. Но в нашей семье нет никакой Ирины Власовой.
Лист завещания дрожал в моих руках. Я не верил своим глазам. Отец, Федор Иванович, никогда не упоминал эту женщину. За тридцать пять лет моей жизни — ни слова, ни намека. А теперь выясняется, что он завещал какой-то незнакомке всё, что нажил.
Я сидел в отцовском кабинете среди разбросанных папок и документов. Старые квитанции за свет, копии страховых полисов, стопка неоплаченных счетов — то, что осталось от моего отца помимо воспоминаний. Трехкомнатная квартира в центре, дача за городом, счет в банке — немалое наследство, которое теперь вдруг должно было уйти к неизвестной Ирине Власовой.
Когда Ангелина постучала в дверь кабинета, я поспешно спрятал завещание в папку.
— Егор, ты скоро? — она заглянула внутрь, держа в руках чашку кофе. — Я приготовила обед.
— Сейчас приду, — ответил я, стараясь, чтобы голос звучал обычно. — Еще несколько минут.
Она кивнула и закрыла дверь. Я не мог рассказать ей о находке. По крайней мере, пока. Мы с Ангелиной уже планировали, как распорядимся наследством — отремонтируем городскую квартиру, достроим второй этаж на даче. У нас были планы, надежды, мечты. И вдруг всё это рушится из-за какого-то имени на пожелтевшей бумаге.
За обедом я сидел, уставившись в тарелку. Вилка царапала по тарелке, но голода я не чувствовал.
— Егор, тебя что-то гнетет? — Ангелина положила свою ладонь на мою руку.
— Да нет, просто голова раскалывается от этих бумажек, — соврал я, не поднимая глаз. — Весь день как белка в колесе.
— Я могу помочь тебе, — предложила она, накрывая мою руку своей.
— Нет, — слишком резко ответил я и тут же смягчился. — Прости. Я справлюсь сам. Это… личное.
Ангелина отстранилась, и я увидел в её глазах обиду. Двенадцать лет брака, а я всё еще не научился быть с ней открытым.
— Как хочешь, — сказала она холодно.
После обеда я закрылся в кабинете и начал искать любую информацию об Ирине Власовой. Просмотрел все отцовские адресные книжки, перебрал старые письма, проверил все папки с документами. Ничего. Ни единого упоминания.
Уже перевалило за полночь, когда я достал телефон и нашел номер матери. Мы виделись лишь раз в год, на её день рождения, с тех пор как она развелась с отцом и начала новую жизнь в соседнем городе.
— Егор? — её голос звучал удивленно. — Что-то случилось?
— Мама, ты знаешь Ирину Власову?
Долгая пауза. Потом тихий вздох.
— Зачем ты спрашиваешь?
— Просто ответь. Это важно.
— Да, — наконец сказала она. — Я знаю эту женщину.
— Кто она?
— Спроси у своего отца.
— Его нет, мама. Ты знаешь это.
Снова пауза.
— Приезжай завтра. Поговорим лично.
Ангелина не обрадовалась новости о моей внезапной поездке.
— Что происходит, Егор? — требовательно спросила она, стоя в дверях спальни и наблюдая, как я собираю сумку. — Ты ведешь себя странно с тех пор, как начал разбирать отцовские вещи.
— Я должен встретиться с мамой.
— С твоей мамой? — её брови взлетели вверх. — Вы не разговаривали годами!
— Именно поэтому я должен ехать. Это семейное дело.
— А я не семья? — её голос задрожал. — Я твоя жена, Егор. Не чужой человек.
Я посмотрел на неё — такую родную и одновременно далекую сейчас. Я знал, что должен рассказать ей правду. Но какую? Ту, что всё наследство отца может уйти неизвестной женщине? Что все наши планы могут рухнуть?
— Прости, — сказал я. — Я объясню всё, когда вернусь. Обещаю.
***
Квартира матери была маленькой и уютной. Она жила одна, в однокомнатной квартире на окраине города. Когда я вошел, она обняла меня — впервые за много лет.
— Я рада тебя видеть, — сказала она, и я понял, что это правда.
Мы сели за стол. Она поставила передо мной чашку с чаем и глубоко вздохнула.
— Итак, Ирина Власова, — начала она. — Что именно ты хочешь узнать?
— Всё, — ответил я. — Отец оставил ей всё своё имущество.
Мама не выглядела удивленной.
— Значит, он так и не рассказал тебе, — она покачала головой. — Типично для Феди. Всегда прятал самое важное.
— Рассказал что?
— Ирина Власова — его первая жена.
Я почувствовал, как комната начинает кружиться.
— Что? Но… как? Ты же его первая жена!
— Нет, Егор. Я была второй. Они с Ириной расстались за год до нашей встречи. Это был короткий брак, всего три года.
— Почему он никогда не говорил об этом?
— Твой отец не любил говорить о прошлом. Особенно о болезненном прошлом. А их расставание было… сложным.
— Но почему он оставил ей всё? После стольких лет?
Мама грустно улыбнулась.
— Этого я не знаю. Может быть, он чувствовал себя виноватым. Может, это была какая-то договоренность между ними. Федор всегда был сложным человеком.
— У них были дети?
Мама покачала головой.
— Нет. Насколько я знаю, у них не было детей.
Я достал из кармана сложенное завещание и положил на стол.
— Здесь нет никаких объяснений. Просто имя и все права на имущество.
— Значит, так он решил, — мама пожала плечами. — Это было его право.
— Но это несправедливо! — я ударил кулаком по столу. — Почему какая-то женщина из прошлого должна получить всё, а мы с тобой — ничего?
— Жизнь редко бывает справедливой, Егор.
Ирину Власову я нашел через неделю. Она жила в том же городе, всего в паре районов от нас. Обычная женщина с короткими седеющими волосами и проницательными серыми глазами. Когда я позвонил в дверь её квартиры, она открыла сразу, как будто ждала меня.
Её квартира была небольшой, но уютной. На стенах висели фотографии природы, на полках стояли книги. Никаких признаков роскоши.
— Я Егор, — представился я, хотя она, очевидно, уже знала, кто я.
— Ирина, — она протянула руку. — Присаживайся.
Мы сели за маленький кухонный стол. Она предложила чай, но я отказался.
— Я пришел поговорить о завещании моего отца, — начал я без предисловий.
Она кивнула.
— Федор всегда говорил, что ты прямолинеен. Как и он сам.
— Вы знали, что он оставил вам всё своё имущество?
— Да, — просто ответила она. — Мы обсуждали это.
— Но почему? Вы расстались тридцать лет назад!
Ирина посмотрела на меня долгим взглядом, как будто решая, сколько мне можно рассказать.
— Не всё так просто, Егор. Мы с твоим отцом… у нас были сложные отношения.
— Какие именно? — я почувствовал, как раздражение нарастает. — Настолько сложные, что он решил лишить наследства собственного сына?
Она вздохнула.
Она вздохнула.
— Федор не хотел тебя лишать наследства. Он хотел заставить тебя меня найти.
— Зачем?
— Потому что он обещал мне, что однажды ты узнаешь правду. Правду, которую он не решался раскрыть при жизни.
— Какую правду? — мой голос дрожал. — Говорите прямо, без загадок!
Ирина встала и подошла к книжному шкафу. Достала оттуда старую фотографию в рамке и протянула мне. На фото были она и мой отец, молодые, улыбающиеся. И маленький мальчик между ними.
— Кто это? — спросил я, хотя где-то глубоко внутри уже знал ответ.
— Это ты, Егор. Тебе здесь около двух лет. Федор оформил завещание на моё имя, потому что знал — ты не оставишь это просто так. Ты начнешь искать, и в итоге придешь ко мне. Он понимал, что сам никогда не найдет в себе силы рассказать тебе, что я — твоя настоящая мать.
Комната поплыла перед глазами.
— Но… Людмила…
— Людмила воспитала тебя, и я бесконечно благодарна ей за это. Но родила тебя я.
— Это невозможно…
— Когда мы с Федором расстались, ты остался с ним. Так было лучше для всех. Я была молода, неопытна, без образования. Он мог дать тебе больше. Потом он встретил Людмилу, и она стала тебе настоящей матерью.
— Почему вы никогда не пытались связаться со мной?
— Я пыталась, — её голос дрогнул. — Много раз. Но Федор считал, что так будет только хуже. Что ты запутаешься, будешь страдать. Он хотел для тебя стабильности.
— Так завещание…
— Просто уловка, — Ирина слабо улыбнулась. — Федор знал, что ты будешь возмущен и начнешь искать меня. Это был его последний план — заставить тебя узнать правду таким окольным путем.
Он хотел, чтобы у нас была причина встретиться. Возможно, это была трусость с его стороны — переложить эту тяжесть на твои плечи уже после того, как его не станет. Но, думаю, он просто боялся потерять тебя, если расскажет правду при жизни.
***
Домой я вернулся поздно вечером. Ангелина ждала меня в гостиной, сидя в кресле с книгой.
— Ты вернулся, — сказала она, откладывая книгу. — Как прошла встреча с мамой?
Я посмотрел на нее — мою жену, мою опору, женщину, с которой я разделил последние двенадцать лет жизни. Я понял, что не могу больше хранить секреты.
— Мне нужно многое тебе рассказать, — начал я и сел рядом с ней. — И это будет непростой разговор.
Слова лились потоком. Сначала неуверенно, с паузами, постепенно набирая силу. Я рассказал про завещание, про обрывки разговора с Людмилой, про тот момент, когда Ирина протянула мне фотографию.
Про то, как всё, что я считал правдой, рассыпалось на осколки. И как странно сознавать, что тридцать пять лет твоей жизни были построены на фундаменте из недоговорок и умолчаний.
Ангелина слушала молча, лишь иногда сжимая мою руку в знак поддержки. Когда я закончил, она обняла меня.
— Что ты теперь будешь делать? — спросила она.
— Не знаю. Всё так запуталось.
— А чего ты хочешь?
Я задумался. Чего я хотел? Вернуться в прошлое, где всё было просто и понятно? Узнать больше о женщине, которая родила меня? Понять мотивы отца?
— Я не знаю, — честно ответил я, проводя рукой по волосам. — Но не могу просто забыть обо всём этом. Мне нужно понять… кто я на самом деле. Хватит жить с недосказанностями.
На следующий день я пригласил обеих женщин — ту, что воспитала меня, и ту, что родила — встретиться в нашем с Ангелиной доме. Людмила приехала первой, напряженная и бледная.
— К чему ворошить прошлое, Егор? — спросила она с нотками страха в голосе. — Некоторые истории не стоит раскапывать спустя столько лет.
— Я должен знать, мама, — ответил я. — Всю жизнь я жил с ложью. Хватит.
Когда прибыла Ирина, атмосфера в комнате стала почти осязаемой. Две женщины смотрели друг на друга через комнату — две части моей разорванной жизни, два мира, которые никогда не должны были пересечься.
К моему удивлению, первой заговорила Ангелина:
— Давайте все выпьем чаю, — сказала она, разряжая напряжение. — И поговорим спокойно.
За столом, над дымящимися чашками, я наконец услышал полную историю — историю, которую ни один из моих родителей никогда не собирался мне рассказывать.
— Нам было по двадцать, когда мы поженились, — начала Ирина, разглаживая складку на юбке. — Оба учились в институте, снимали комнату в общежитии. Когда я забеременела, мы растерялись. Я хотела избавиться от ребенка, но Федор уговорил меня оставить его.
— Он всегда мечтал о сыне, — тихо добавила Людмила.
— После твоего рождения мне стало совсем тяжело, — Ирина водила пальцем по ободку чашки, всё еще не глядя на меня. — Я плакала без причины, не могла спать, раздражалась на твой плач. Врач сказал, что такое бывает у молодых матерей. Сейчас говорят — послеродовая депрессия. Но в те годы просто считалось, что я плохая мать.
— Федор забрал тебя, — продолжила она. — И это было правильно. Он мог дать тебе то, чего не могла я. Стабильность. Заботу. Любовь.
Людмила вздохнула:
— Когда я встретила твоего отца, тебе было около года. Он был одиноким отцом, пытающимся как-то совмещать работу и заботу о ребенке. Я влюбилась сразу в вас обоих — в него и в маленького мальчика с серьезными глазами.
— Почему вы решили скрыть от меня правду? — спросил я, чувствуя, как внутри поднимается старая обида.
Людмила и Ирина переглянулись.
— Это было решение Федора, — сказала Людмила. — Он считал, что тебе будет лучше думать, что у тебя обычная, целая семья. Без сложностей. Без прошлого.
— А вы? — я посмотрел на Ирину. — Почему вы согласились исчезнуть из моей жизни?
Ирина подняла на меня глаза, полные боли:
— Потому что я любила тебя, Егор. И знала, что в той ситуации лучшее, что я могла сделать для тебя — это не мешать. Дать тебе шанс на нормальную жизнь. С годами стало только сложнее появиться. Как объяснить ребенку, что его мать бросила его, а потом решила вернуться?
— Но я имел право знать, — мой голос дрожал.
— Да, — просто ответила она. — Имел. И я жалею, что мы не нашли в себе смелости рассказать тебе раньше.
В комнате повисла тишина. Я смотрел на этих трех женщин — Людмилу, которая воспитала меня как собственного сына; Ирину, которая отдала меня, чтобы я мог иметь лучшую жизнь; и Ангелину, мою жену, которая сейчас сидела рядом, крепко держа меня за руку.
— Насчет завещания, — сказала вдруг Ирина. — Мы с Федором договорились много лет назад. Я никогда не собиралась претендовать на его имущество.
Она достала из сумки конверт и положила на стол.
— Здесь документ об отказе от наследства, который я подписала еще при жизни Федора. И письмо от него к тебе. Он просто хотел, чтобы мы встретились. Всё это было его планом — его способом исправить то, что он считал самой большой ошибкой своей жизни.
Прошел месяц. Жизнь медленно входила в новое русло. Мы с Ангелиной все-таки начали ремонт в отцовской квартире — решили пока пожить там.
Людмила стала приезжать к нам чаще. Для меня она всегда останется мамой — той, что провожала в школу, лечила простуды, ругала за двойки и гордилась победами.
Ирина… с ней всё было сложнее. Мы встречались раз в неделю в маленьком кафе неподалеку от её дома. Говорили — сначала осторожно, потом всё откровеннее. Узнавали друг друга заново. Она рассказывала о своей жизни, о работе учителем математики, о том, как иногда видела меня издалека на городских праздниках, но не решалась подойти.
Я не знал, сможем ли мы когда-нибудь преодолеть пропасть тридцати лет разлуки. Но мы пытались.
В последний день лета я разбирал оставшиеся вещи отца и нашел еще один конверт. В нем было короткое письмо, написанное знакомым твердым почерком:
«Егор,
Если ты читаешь это, значит, я уже ушел, и ты знаешь правду. Я должен был рассказать тебе всё давно, но не находил в себе мужества. Боялся твоего разочарования. Твоего гнева. Боялся потерять тебя — единственное, что имело для меня значение.
Не суди нас слишком строго. Мы делали то, что считали правильным в тот момент. И мы всегда любили тебя — каждый по-своему.
Помни: семья — это не всегда кровь. Иногда это выбор. Выбор любить, заботиться, быть рядом.
Ты всегда был лучшим, что случилось в моей жизни.
Твой отец»
Я сложил письмо и долго смотрел в окно. За стеклом шумел город, спешили по своим делам люди. А я думал о природе семьи. О том, что иногда она соткана из ошибок и компромиссов, из непростых решений и еще более сложных последствий.
Но чаще всего — из любви. Пусть несовершенной, пусть раненой, но настоящей.
Я взял телефон и написал Ирине: «Приходите в воскресенье на обед.»
